Уоррен Мерфи: Доктор Куэйк

Каждый человек обязан жизнью Господу Богу. Калифорния обязана Ему еще и бедствием, которое она переживает примерно дважды в столетие.

Для тех, кто не проваливался на сотни футов в содрогающиеся недра земли, кто не был заживо похоронен в собственном доме потому, что парализованное смертельным страхом тело отказалось повиноваться, кто не оказался погребенным глубже самых глубоких могил, когда-либо вырытых могильщиками, – катастрофы эти являются всего лишь обыкновенными подвижками геологических пластов, снимающими напряжение в земной коре.

Они – результат раны на теле Земли, раны, названной разломом Святого Андреаса, одного из многих существующих здесь разломов, которые и превращают Калифорнию в геологическую бомбу замедленного действия со множеством запалов. Тлеющих запалов.

Разлом Святого Андреаса тянется на шестьсот миль от Баджа на юге до Мендочино на севере. Возник он на земной поверхности в результате движения – со скоростью несколько дюймов в год – Тихоокеанской плиты на северо-запад и Североамериканской континентальной плиты на юго-восток. Тектонический шов между ними тянется через всю Калифорнию, и, когда эти плиты сталкиваются, происходит землетрясение.

В небольшом районе, расположенном к востоку от Лос-Анджелеса, а именно в округе Сан-Эквино, они сходятся очень часто, создавая высокое давление. Когда же они расходятся – примерно два раза каждые сто лет, – природа расплачивается за то, что тектонические плиты в очередной раз сводят между собой счеты. Когда земля вдоль всего разлома встает на дыбы, человеческим существам, оказавшимся в пределах нескольких сотен миль, кажется, что наступил конец света.

Для некоторых он действительно наступает.

Многие геологи считают, что все созданное до сих пор ядерное оружие по сравнению с грядущим высвобождением энергии Земли – не более чем дубинка и камень – орудия каменного века. Калифорния обречена на кровопускание, не имеющее себе равного в истории человечества. Так говорят геологи. Произойти это может и через пять минут, и через тридцать лет, но произойдет обязательно. Земля только и ждет часа, когда жертвы, беспечно наслаждающиеся калифорнийским солнцем, окажутся в западне. Часа, известного только Богу.

Вот почему когда некто предложил властям в Вашингтоне план, как обуздать этот кошмар, над ним посмеялись. А несколько позже власти точно также сочли немыслимым, что кто-то может вызвать такое бедствие преднамеренно.

И продолжали считать это невероятным до тех пор, пока специалист по геологии федерального правительства в Вашингтоне, округ Колумбия, не услышал подробный рассказ о событиях, в которые трудно было поверить.

– Но это же невозможно, – сказал он. – Это так же невозможно, как… как если бы…

– Да, как если бы заживо бросать людей в печи, – прервал его взволнованный посетитель, прибывший из округа Сан-Эквино, штат Калифорния.

Это казалось невозможным. И тем не менее, произошло точно в назначенное время.

Птицы взлетели в воздух. Кролики, как сумасшедшие, забегали по виноградникам. Три белки, забыв об осторожности, выскочили на грунтовую дорогу. Деревья закачались, теряя листья, закружившиеся как зеленые конфетти. Мелкая красноватая пыль взметнулась над полями Сан-Эквино, будто кто-то взорвал недра Калифорнии.

Четверо самых уважаемых граждан Сан-Эквино и шериф округа посмотрели на часы и почти в унисон вскрикнули. Они стояли возле блестящего лимузина «линкольн» у дороги, ведущей к виноградникам Громуччи, откуда, как заверил их шериф Вейд Уайт, они лучше всего смогут увидеть то, что произойдет, хотя им вовсе и не хотелось этого видеть.

– Понимаете, мы не должны показать им, что испугались, – произнес шериф.

Теперь солнце стало жгучим, пыльный воздух затруднял дыхание, а то, что было обещано, случилось!

– Просто не верится, – сказал Харрис Файнштейн, владелец универсального магазина. – Не верю собственным глазам. На ваших, Лес, три часа пятьдесят пять минут?

– Да, – ответил Лестер Карпвелл Четвертый, президент Первой компании развития Эквино. – Три пятьдесят пять. С точностью до секунды.

Карпвеллу было далеко за сорок, он казался дюйма на полтора выше Файнштейна, его гладкое волевое лицо могло выражать озабоченность, но не тревогу. Это было лицо человека, который генерирует идеи, не опускаясь до мелких деталей. На нем был темный костюм в узкую полоску, белая рубашка и «принстонский» галстук.