Филипп Джиан - Она

– Во всяком случае, огромное спасибо, Патрик, – говорю я, сжимая воротник халата вокруг шеи, потому что погода ясная, но солнце уже не дает практически никакого тепла, и дует холодный ветер, трепещущий в деревьях и кустарнике.

– Я бабушка, – добавляю я, когда он прощально улыбается мне.

Я не знаю, почему это говорю и что, собственно, это значит, – но наверняка не жду комплимента.

– О, поздравляю, – отвечает он, глядя мне прямо в глаза.

Я провожу день дома среди моих сценариев, позволив себе только прогулку в ближайший лесок, хорошенько закутавшись, в шапке, наслаждаюсь дивным светом, кисловатой прохладой, ковром золотистой листвы, щебетом птиц и покоем, хрупкой тишиной осеннего предвечернего часа – после километров аннотаций, предложений, замечаний, списков несоответствий, длиннот, банальностей, пассажей, которые надо перечитать, развить, прояснить, выкинуть, подчеркнутых красной ручкой, один раз, два, три, ad nauseam [6] До тошноты (лат.). и не найдя ничего мало-мальски удовлетворительного. Подлесок еще окутан туманом, купы деревьев темны, но я не осмеливаюсь свернуть с аллей. На вершине холма есть карта, к которой липнут пенсионеры, одетые по-спортивному – эластичные трико, флуоресцентные повязки на лбу, футуристические кроссовки, прикрепленный к руке телефон, наушники, красные щеки, капля на носу. Я вижу внизу крышу своего дома сквозь редкую листву, дом моих ближайших соседей, Патрика и его жены, ворота семьи Одре, освещенные к праздникам, слева маленький шестиквартирный коттедж, остальное теряется среди деревьев за магазинчиком, снабжающим округу и узнаваемым по красному кирпичу его парковки и флагам, гордо хлопающим на ветру.

Я выкуриваю сигарету, в то время как престарелые атлеты обмениваются энергетическими батончиками и витаминизированными напитками.

Я не уверена, что хочу дожить до этого возраста, но время покажет. Я бы не сказала также, что Патрик в точности мой тип мужчины, но в сравнении с Робером, чьи ласки мне, можно сказать, безразличны, молодой банкир будит во мне смутные чувства, и я к ним неравнодушна, потому что это первые признаки моего сексуального пробуждения после изнасилования – хвала небесам. Я снова смогу сжать в объятиях мужчину – а то я так испугалась. Испугалась того, что во мне что-то сломалось и уже все кончено для меня. Теперь настроение у меня лучше. Я иду домой, мастурбирую, думая о нем, кусаю губы, и машинка срабатывает. Я готова плакать от радости, от благодарности. Я вытираю пальцы, на минуту зажмурившись.

Я наверху, в моей спальне, когда он возвращается домой, я в темноте – погасила даже экран планшета, когда он вышел из машины, и наблюдаю за ним в бинокль. Он лучше, чем казался мне, когда мы только по-соседски махали друг другу рукой, гораздо живее, крепче, чем тогда, – эта вымученная улыбка, растянувшая мои губы при первом впечатлении, которое он на меня произвел! Я слежу за ним. Я знаю, что это самое простое решение и что благоразумнее было бы выйти в город, чтобы иметь более широкий выбор, – Патрик ведь самый распространенный тип вечерами, приятный и весь из себя напускной, я знаю этот тип, нарциссический, незатейливый, в футболке от Ральфа Лорена, – найти получше было бы нетрудно, конечно, но мне не хочется. Я думаю, что иной раз выбор самого простого решения – признак мудрости.

Мне нравится шпионить за мужчиной из темноты моей комнаты, я чувствую какое-то детское возбуждение, наполовину спрятавшись за занавеской, когда он открывает свою дверь и в последний раз оглядывается через плечо, в мою сторону, и, хотя он не может меня увидеть, я перестаю дышать. Это ново – или, скорее, очень старо, и это приятно, забавно. Когда он уходит в дом, я поднимаюсь на чердак, чтобы хорошо видеть окна его дома, – иначе они скрыты ветвями, которые Ришар не подрезал, чтобы защитить нашу интимную жизнь, когда она еще имела для него значение. Я смотрю, как он ходит за освещенными окнами, маленькими квадратиками света, парящими в ночи, – Патрик вешает пальто / Патрик пересекает гостиную / Патрик целует жену / Патрик в ванной / Патрик над раковиной, – как вдруг звонит мой телефон.

– Что ты делаешь? – спрашивает Ришар.

– Ничего. Читаю. Что тебе нужно?

– Я хочу объяснить, почему ничего тебе не сказал.

– Послушай, мне это неинтересно.

– Я ничего тебе не сказал, потому что сам ни в чем не уверен, черт побери.

– Ты никогда ни в чем не бываешь уверен, ты не замечал?

– Прекрати. Зачем я стал бы скрывать от тебя, если бы что-нибудь было? Какая мне корысть?