Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие тьме

– Нет конечно. Дверь там, сзади.

– Я собрал о вас сведения. Клиника д'Альбер, 1999.

– Ах, вот оно что! – улыбнулся он. – Хотите припугнуть моих пациентов?

– Безансон – городок небольшой, и это могло бы повредить вашей репутации…

Он расхохотался:

– Моей репутации? – Он раздавил окурок об пол. – Вам изменяет нюх, старина.

Смех оборвался. Он как будто забылся, ушел в свои мысли.

– Репутация… Уже давно для меня не существует такого понятия.

И тут меня осенило: этот тип строит из себя отчаявшегося циника, но на самом деле он очень раним. Возможно, откровенный рассказ его тронет, растопит его сердце.

– Люк Субейра – мой лучший друг, – сказал я, немного повысив тон. – Сейчас он находится в коме, после того как пытался покончить с собой. Он ревностный католик, что делает такой поступок невероятным вдвойне. В последние месяцы он расследовал дело Симонис. Может быть, оно и привело его к самоубийству.

– Ничего удивительного.

Я вздрогнул. В первый раз кто-то поддержал мою теорию об «убийственном» расследовании. Вальре выпрямился. Он был готов заговорить, но нужен был еще один толчок.

– Как по-вашему, Сильви Симонис покончила с собой?

– Покончила с собой? – Он искоса взглянул на меня. – Ну уж нет. Вряд ли она сама проделала над собой все то, что ей пришлось вынести.

– Выходит, это убийство?

Он толкнул дверь и пригласил меня войти:

– Самое изуверское и изощренное из всех, которые когда-либо совершались.

Снимки были разложены на гладкой стальной поверхности лабораторного стола перпендикулярно проходившему по центру желобку.

– Я хочу, чтобы вы четко представляли, о чем пойдет речь, – сказал Вальре.

Но я уже не был уверен, что хочу это знать. Снимки последовательно рассказывали, как происходит разложение человеческого тела.

Первый снимок передавал общий вид. Окруженная елями пологая поляна обрывалась отвесной скалой. Обнаженная женщина лежала на боку, словно спала, и была сфотографирована со спины. Тело похоже на тряпичную куклу, сшитую из отдельных кусков. Втянутая в плечи голова и изогнутое туловище имели нормальные пропорции, а ноги, иссушенные до костей, напоминали русалочий хвост из кошмарных видений.

На втором снимке крупным планом были показаны стопы и плюсны, держащиеся лишь на клочках почерневшей плоти. На третьем снимке были видны ляжки, покрытые позеленевшей, похожей на пергамент кожей. На четвертом – бедра и гениталии кишели червями, приподнимавшими разложившуюся плоть. Посиневший живот, гнойный и вздутый, в котором также шевелились насекомые…

И так постепенно, снимок за снимком, мы дошли до груди, изъеденной не до такой степени, хотя тоже пораженной личинками, и до плеч, всего лишь покрытых трупными пятнами. Наконец показалась голова, совершенно не затронутая гниением, но наводящая ужас выражением нечеловеческой боли. Лицо, превратившееся в один широко разинутый рот, застывший в диком, устремленном в вечность вопле.

– Все, что вы здесь видите, – дело рук убийцы, – сказал Вальре, стоявший по другую сторону стола. – На трупе представлены все стадии разложения. Одновременно. С ног и до головы можно проследить весь процесс распада.

– Как такое возможно?!

– Вот именно – невозможно. Убийца совершил невозможное.

«Словно она умирала несколько раз», – сказал Шапиро. Оказывается, это поэтапное разложение было результатом кропотливой работы…

– Вначале, – снова заговорил врач, – когда спасатели и медики увидели тело, все эти странности приписали метеорологическим условиям. Я это подтвердил, чтобы успокоить людей. Но вы-то понимаете, что это чушь. В обычных условиях полное разложение тканей происходит только через три года. Каким же образом нижняя часть туловища могла разложиться меньше чем за неделю? Убийца сам спровоцировал это явление. Он обдумал и шаг за шагом осуществил каждый этап распада тканей.

Я еще раз взглянул на снимки, а Вальре продекламировал вполголоса:

Патологоанатом – любитель поэзии! Они со Свендсеном отлично бы спелись. Я помнил эти стихи: «Падаль» Шарля Бодлера.

– Едва я увидел труп, как сразу вспомнил эти строки, – пояснил он. – В этой работе мясника есть художественный аспект. Эстетический подход, как на полотнах кубистов, когда все углы предмета развернуты в одну плоскость.