Фоссум Карин - Не оглядывайся!

Он засмеялся.

– Но она говорит, что видела лишь облако пыли, – озабоченно продолжила мать.

– Она говорит, что там был автомобиль, – сказал Сейер. – Стоит попытаться. – Он положил руку на плечо ребенка.- Закрой глаза, – попросил он, – и попробуй вспомнить его. А потом рисуй так хорошо, как можешь. Ты должна не просто нарисовать автомобиль. Ты должна нарисовать именно тот самый автомобиль, который вы видели с Раймондом.

– Да-да, – нетерпеливо ответила девочка.

Сейер вывел фру Альбум из кухни и отвел в гостиную, чтобы она не стояла у Рагнхильд над душой. Ирене Альбум стояла у окна и смотрела на далекое небо. Был туманный день, пейзаж напоминал старую картину в романтическом стиле.

– Анни часто оставалась с Рагнхильд, – тихо сказала она.- Они садились на автобус и уезжали на целый день в город. Ездили на минипоезде по площади, на эскалаторе и лифте в универмаге, занимались всем, что Рагнхильд нравилось. У нее был прирожденный талант общения с детьми. Она о них так хорошо заботилась.

Сейер слышал, как девочка копается в коробке с карандашами на кухне.

– Знаете ли вы ее сестру? Сёльви?

– Знаю. Но они всего лишь сводные сестры.

– Да?

– Вы не знали?

– Нет, – медленно произнес он.

– Все знают,- просто сказала Ирене.- Это не тайна. Девочки очень разные. Отец Сёльви потерял право на встречи с ребенком и больше никогда не появлялся.

– Почему?

– Как обычно. Алкоголизм и жестокое обращение. Но это версия матери. А Ада Холланд очень сурова, так что ничего нельзя сказать наверняка.

– Но ведь Сёльви уже совершеннолетняя? И может решать за себя?

– Уже, видимо, слишком поздно. Я больше думаю про Аду, – добавила она.- Она не получила назад свою девочку, как я.

– Готово! – раздался крик с кухни.

Они поднялись и пошли смотреть. Рагнхильд сидела, склонив голову набок, и выглядела не слишком довольной. Серая пыль заполняла большую часть листка; из облака торчала передняя часть машины, с фарами и бампером. Капот был длинный, как у американских автомобилей, бампер выкрашен в черный цвет. Он выглядел так, как будто скалился широкой беззубой улыбкой. Фары были скошены внутрь. Как китайские глаза, подумал Сейер.

– Он сильно шумел? Когда проезжал мимо?

Наклонившись над кухонным столом, полицейский почувствовал сладкий запах жвачки.

– Очень сильно.

Он посмотрел на рисунок.

– Ты сможешь нарисовать для меня еще один рисунок? Только фары?

– Но они были такие, как ты видишь! – Она показала на рисунок. – Они смотрели вбок.

– И такого же цвета, Рагнхильд?

– Нет, он был не совсем серый. Но здесь не так уж много цветов,- она потрясла коробкой со взрослым видом.- Это был цвет, которого тут нет.

– Какой?

– Такой, у которого нет имени.

В его голове возник целый ряд названий: сиена, сепия, антрацит…

– Рагнхильд, – осторожно спросил он. – Ты не помнишь, было ли у машины что-нибудь на крыше?

– Антенны?

– Нет, что-то побольше. Раймонд говорил, что на крыше лежало что-то большое.

Она взглянула на него и немного подумала. – Да! – воскликнула она вдруг. – Маленькая лодка.

– Лодка?

– Маленькая черная лодка.

– Я не знаю, что бы я без тебя делал, – улыбнулся Сейер и пальцами сжал хвостики-антенны. – Элисе, – добавил он, – у тебя красивое имя.

– Никто не хочет меня так звать. Все говорят Рагнхильд.

– Я буду звать тебя Элисе, хорошо? Она смущенно покраснела, закрыла коробку, свернула альбом и протянула все это ему.

– Нет, это все теперь твое?

Она моментально снова открыла коробку и продолжила рисовать.

– Один кролик лежит на боку!

Раймонд стоял в дверях комнаты отца и беспокойно раскачивался туда-сюда.

– Какой?

– Цезарь. Бельгийский большой.

– Нужно его убить.

Раймонд так испугался, что пукнул. Этот маленький выброс газов никак не повлиял на воздух в закрытой комнате.

– Но он же дышит, он просто лежит!

– Нет смысла кормить тех, кто все равно умрет, Раймонд. Положи его на колоду. Топор прислонен к задней двери в гараже. Береги руки! – добавил он.

Раймонд снова выбрался наружу и понуро направился вперевалку через двор к клеткам с кроликами. Он некоторое время смотрел на Цезаря через решетку. Тот лежал точно как ребенок, свернувшись в мягкий комочек. Глаза зверька были закрыты. Он не пошевелился, когда клетку открыли и к нему осторожно протянулась рука. Раймонд бережно погладил кролика по спине, как обычно, теплой. Сильно собрал кожу на загривке и поднял его. Сердце кролика билось вдвое тише, и он выглядел совершенно обессиленным.