— Случалось. Правда, в доме я никогда подолгу не задерживался и по комнатам не ходил, — говорит он, спокойно покуривая. — В нашем фамильном особняке есть немало помещений, где я вовсе не бывал. Пожалуй, только кухню мне доводилось видеть, да в крыло обслуги захаживал и в залы сразу возле входа. Знаете ли, я все опасался...
— Скажите, сэр, когда в последний раз вы посещали дом своей семьи?
— О, во всяком случае, в последнее время меня там не было. Года два как минимум. Точнее и не припомню.
— Не припомните? Если не знаете, так и скажите. Я не прошу вас угадывать.
— Не знаю. Точно давно. Совершенно уверен.
Бергер нажимает кнопку «пауза» на пульте, и картинка замирает.
— Видите, что он затеял, — обращается она ко мне. — Сначала сообщает информацию, которую невозможно проверить. Какой с мертвых спрос? В отеле зарегистрировался под вымышленным именем и к тому же расплатился наличными. И в довершение всего у нас нет основания для обыска его семейного особняка, потому как он никогда там не жил — едва переступал порог родительского дома, в прямом смысле слова. И уж точно не в ближайшее время. А потому и свежих улик оставить не мог.
— Черт! Основания для обыска отсутствуют, и точка, — добавляет Марино. — Если только не отыщется свидетель, который видел, как он входил в семейный дом или покидал его.
Бергер снова включает запись.
— Вы ходите на работу? У вас когда-нибудь было постоянное занятие?
— От случая к случаю, — кротко отвечает задержанный. — Когда удавалось устроиться.
— И тем не менее вы можете позволить себе остановиться в шикарном отеле и отобедать в дорогом нью-йоркском ресторане? Купить бутылку хорошего итальянского вина? Откуда у вас деньги на такую роскошь, сэр?
Француз не спешит с ответом. Зевнул, выставив на обозрение пугающие нечеловеческие зубы: мелкие, заостренные, почему-то серые и довольно широко расставленные.
— Прошу прощения, я очень утомлен, я не в силах продолжать наш разговор. — И в который раз касается повязки.
Тут собеседница напоминает, что говорить он согласился сам, никто его не принуждает и не оказывает давления. Далее прокурор предлагает сделать перерыв, на что Жан-Батист заявляет: он в состоянии поговорить еще немножко — пожалуй, еще несколько минут.
— Когда не удавалось найти работу, промышлял наркотиками, — откровенничает Шандонне. — Иногда милостыню просил, но чаще что-нибудь да перепадало. Брался за все: посуду мыл, подметал улицы. Как-то раз даже работал на «торопыжке».
— Это что такое?
— Мотокрот. Знаете, такие зеленые мотоциклетки в Париже ездят, тротуары чистят. Собачью кучку как пылесос втягивают.
— У вас есть водительские права?
— Нет.
— Как же вам тогда доверили «торопыжку»?
— Чтобы ее водить, права не нужны. К тому же мотокрот развивает от силы километров двадцать.
Да, чушь пороть он, как видно, мастак. Снова над нами насмехается.
Рядом в кресле зашевелился Марино.
— У этого лапшевеса ни один вопрос без ответа не останется.
— Вы не имели каких-либо дополнительных источников дохода? — продолжает Бергер.
— Ну, иногда меня спонсировал слабый пол.
— Каким же образом вы получали деньги от женщин?
— Бывало, сами дарили. Признаю, женщины — моя слабость. Люблю их — красивые тела, гладкая кожа; люблю их вкус, запах. — Каково слушать это любовное воркование из уст человека, который погружал в нежную плоть клыки, жестоко мучил, убивал? Посмотришь со стороны — сама невинность. Начал разминать пальцы, будто у него руки онемели; сжимает — разжимает, неторопливо, и волосы лоснятся на свету.
— Вам нравится их вкус? — Собеседница все напористее, все агрессивнее. — Вы поэтому их кусаете?
— Я никого не кусаю.
— А Сьюзан Плесс вы не кусали?
— Нет.
— Она вся была покрыта отметинами от зубов.
— Я тут ни при чем. Это они. Ходят за мной по пятам и убивают. Расправляются с моими любовницами.
— Кто это «они»?
— Я же сказал. Правительственные агенты. ФБР, Интерпол. Чтобы добраться до моей семьи.
— Если ваша семья столько сил положила, чтобы скрыть от всех свою причастность к вашему появлению на свет, тогда откуда людям, о которых вы говорите — ФБР, Интерполу, называйте как угодно, — известно, что вы Шандонне?
— Должно быть, временами видели, как я выхожу из дома, и садились на хвост. Или кто-то им рассказал.
— Однако вы утверждаете, что не были в родном доме по крайней мере два года? — Она снова забрасывает удочку.
Читать дальше