– Ну, – заговорил Брайан, и я услышал нетерпение, осуждение, первые нотки разочарования.
Я закрыл глаза. Помещение быстро ускользало, кружилось вокруг меня, становилось темнее, а я не мог двинуться. Вот мама, не мигая, смотрит на меня. Я открыл глаза. Мой брат стоял вплотную позади меня, я чувствовал на шее его дыхание. Моя сестра смотрела на меня снизу, глаза ее такие же широко открытые и немигающие, как мамины. Я закрываю глаза: мама. Я открываю глаза: Дебора.
Я беру нож.
Раздался негромкий звук, и поток теплого ветра ворвался в прохладный воздух контейнера. Я обернулся.
Ла Гэрта стояла в дверном проеме, в руке – вульгарный маленький автоматический пистолет.
– Я знала, что вы попробуете это. Мне бы пристрелить вас обоих. А может быть, всех троих, – сказала она, посмотрев на Дебору, потом – снова на меня. Потом увидела лезвие ножа в моей руке. – Ха! Посмотрел бы на это сержант Доукс. Он был прав насчет тебя.
И она направила на меня пистолет, всего на полсекунды.
Этого было достаточно. Брайан двигался быстро, быстрее, чем я мог предположить. Все же Ла Гэрта успела выстрелить, и Брайан слегка оступился, втыкая лезвие ей в живот. Какое-то мгновение они так и стояли, а затем оба упали на пол без движения.
Небольшая лужица крови начала растекаться по полу, смешивая их кровь – Брайана и Ла Гэрты. Лужица была неглубокой, далеко не растеклась, но я отшатнулся от этой ужасной субстанции с ощущением, близким к панике. Я сделал всего два шага назад и наткнулся на нечто, издающее сдавленные звуки, соответствующие моему паническому настроению.
Дебора. Я сорвал ленту с ее рта.
– Господи Иисусе, больно, – сказала она. – Ради Бога, освободи меня от всего этого и хватит вести себя как сумасшедший.
Я посмотрел на Дебору. От ленты вокруг губ остались кровоподтеки, ужасная красная кровь, от которой у меня перед глазами снова появился тот давний контейнер с мамой. И в нем лежит она – прямо как мама. Как в последний раз, с прохладным воздухом в контейнере, поднимающим волосы у меня на затылке, и темными тенями вокруг нас, болтающими друг с другом. Точно как в последний раз, она лежала, вся перевязанная лентой, глядя и ожидая чего-то вроде…
– Черт возьми, – снова заговорила Дебора. – Давай, Деке. Освободи меня.
Однако в этот раз у меня есть нож, а она по-прежнему беспомощна, и я сейчас могу все изменить, я могу…
– Декстер? – сказала мама.
То есть Дебора. Конечно, я имею в виду ее. Совсем не маму, которая оставила нас на этом самом месте, прямо здесь, оставила нас на этом месте, где все началось, а сейчас наконец могло закончиться. И возможный финал, горящий и абсолютно обязательный, обрел вид всадника, скачущего на крупном вороном коне в прекрасном свете полной луны, в сопровождении шепота тысячи внутренних голосов: Сделай это. Сделай сейчас. Сделай, и все изменится. Изменится к лучшему. Как тогда…
– Мама? – произнес кто-то.
– Декстер, давай, – говорит мама. То есть Дебора. А нож уже поднимается. – Декстер, ради Христа, прекрати! Это я! Дебби!
Я кивнул. Конечно, это Дебора, но я не мог остановить нож.
– Я знаю, Деб. Мне правда очень жаль.
Нож поднимался все выше. Теперь я мог только наблюдать за ним, он не остановится ни за что на свете. Небольшой кусок паутины Гарри все еще касался меня, требуя, чтобы я сосредоточился, пришел в себя, но он был так мал и слаб, а Жажда так велика и сильна, сильнее, чем когда-либо, потому что в ней сошлось все – начало и конец, и она поднимает меня и несет по туннелю, соединяющему мальчика в луже крови и последний шанс сделать все правильно. И все должно измениться: должно воздаться маме, чтобы она увидела, что сделала. Потому что мама должна была нас спасти, и в этот раз все будет иначе. Даже Деб должна это увидеть.
– Опусти нож, Декстер.
Теперь ее голос стал немного спокойнее, но те, другие голоса звучали настолько громче, что я с трудом ее слышал. Я попытался опустить нож – правда, всего на несколько дюймов.
– Извини, Деб, я просто не могу, – с трудом произнес я, пытаясь бороться с множащимся вокруг ревом, поднимающейся бурей, всем тем, что формировалось в течение двадцати пяти лет и сегодня должно соединиться моим братом и мной, словно грозовые фронты темной и лунной ночью…
– Декстер, – позвала наша безнравственная мама, которая оставила нас тут одних в ужасной холодной крови, и внутренний голос моего брата шептал в унисон с моим:
– Сука! – И нож поднимался все выше и выше. Откуда-то с пола донесся шум. Ла Гэрта? Не могу сказать, да и не важно. Я должен закончить дело, должен довершить его, должен позволить, чтобы это снова произошло.
Читать дальше