Джеффри Линдсей - Деликатесы Декстера

В этом отделении больницы я чувствовал себя как в другой, незнакомой мне стране. Она не напоминала мне поле боя, здесь не было ни хирургов в окровавленных одеждах, обменивающихся шуточками насчет отсутствующих частей тела, ни администраторов со сталью во взорах и планшетами в руках, ни старых пьянчужек в инвалидных креслах. И самое главное, в этом отделении отсутствовали толпы людей с широко распахнутыми от ужаса глазами, жмущихся другу к другу как овцы в ожидании вестей с той стороны двойных металлических дверей. Здесь не пахло кровью, дезинфицирующими средствами и страхом. Нет, здесь господствовали почти домашние запахи и цвета: теплые, пастельные в отличие от тусклых стен остальной части больницы, наводивших тоску и мысли о военном корабле. Не было здесь ни жутких сцен, ни пугающих звуков, ни отвратительных запахов, которые ассоциируются у меня с больницей, — совершенно ничего. Меня окружала лишь толпа мужчин, завороженно таращившихся в большое окно, и, к моему бесконечному удивлению, я оказался частью этой толпы.

Мы стояли, прижимаясь к стеклу, и радушно приветствовали каждого вновь пришедшего. Белого, черного, коричневого, латиноса, афроамериканца, азиата, креола — это не имело значения. Мы все были братьями. Никто не хмурил брови и не усмехался презрительно, никто не обращал внимания на случайные тычки в ребра, и, что самое странное, никто не помышлял о насилии над ближним. Даже я. Просто мы все толпились перед стеклом, заглядывая в удивительно безликое помещение.

Неужели все это — люди? Неужели это тот самый Майами, в котором я прожил столько лет? Или мы все каким-то загадочным образом оказались в мире Бизарро [1] Планета, упоминающаяся в комиксах издательства «DC Comics»; представляет собой полную противоположность Земле. — Здесь и далее примеч. пер. , где все счастливы, терпимы и добры?

Где эта вечно алчущая убийств толпа давно минувших дней? Где вооруженные до зубов, разгоряченные, полубезумные, готовые убивать друзья моей юности? Неужели все изменилось, исчезло, навеки сгинуло в потоке света из дальнего окна?

Что за чудное видение по ту сторону стекла превратило целый коридор нормальных злобных мужиков, готовых набить морду или свернуть шею любому, в кучку радостных идиотов?

Все еще не веря самому себе, я заглянул в окно. Это было там. Все еще там. Четыре аккуратных ряда крошечных розовых и коричневых копошащихся существ. Таких маленьких, сморщенных и абсолютно бесполезных на вид. Но именно они превратили ораву здоровых агрессивных людей в беспомощный полурастаявший студень. Более того, случилось еще кое-что, совершенно абсурдное и поразительное, во что невозможно поверить, величайшее волшебство: благодаря одному из этих крохотных розовых комочков наш Действительно Ужасный Декстер стал Благостным Задумчивым Существом. Это создание лежит под лампой дневного света, шевеля пальцами ног и не понимая произошедшего, не осознавая даже этих самых пальцев, поскольку оно воплощает собой Неосознанное. Но посмотрите, что оно натворило — такое бестолковое, ничего не знающее, нелепо копошащееся. Взгляните на это маленькое, мокрое, с кислым запахом чудо, которое изменило все.

Лили-Энн.

Три обычных коротких слога, звучащих так, будто они не имеют никакого значения, и все-таки связанных вместе и прикрепленных к крохотному комочку плоти, который шевелится там, на своем пьедестале, они совершили великое магическое деяние: Давно Покойный Декстер обрел сердце и превратился в существо, которое умеет чувствовать почти как человек.

Вот так: крохотное создание машет своей маленькой могучей ручкой, и Что-то Новое внутри Декстера отвечает на приветствие. Что-то двигается и ворочается в грудной клетке, стучит в ребра и заставляет лицо расплываться в улыбке. О небо, неужели это действительно чувства? Неужели я так низко пал за столь короткое время?

Вероятно, да. Вот опять.

Лили-Энн.

— Это ваш первый? — звучит голос у меня за спиной, и я оглядываюсь через левое плечо, быстро, как будто не хочу ни на секунду отрываться от зрелища за окном, и вижу коренастого латиноамериканца в джинсах и чистой рубашке из грубой ткани с вышитой на кармане надписью «Мэнни».

— Да, — отвечаю я, и он кивает.

— У меня трое, — говорит он с улыбкой, — и, знаете, это не надоедает.