Уилбур Смит - Лучший из лучших

Из-за ширмы послышались завораживающие звуки: зашуршали кружева, звякнул фарфор, из кувшина с журчанием полилась вода. На китайской ширме были изображены обнаженные женщины, купающиеся в пруду, берега которого заросли ивами. На заднем плане виднелся водопад. Художник на славу постарался, изображая прелести купальщиц.

Ральф почувствовал, что уши и шея опять заливаются краской – и возненавидел себя за это. Жаль, что не взял с собой сигару – в качестве доказательства того, что он взрослый. Жаль, что не надел чистую рубашку. Жаль, что… Дальше жалеть стало некогда: из-за ширмы вышла босая Лил. Пальчики на ногах у нее были пухленькие и розовые, как у ребенка.

– Я видела вас в городе, мистер Баллантайн, – негромко сказала женщина. – На меня произвела впечатление ваша мужественность. Я рада, что мы встретились.

Эти слова чудесным образом сделали Ральфа выше ростом. Дрожь в коленках утихла, юноша снова крепко стоял на ногах.

– Красивое платье? – Лил приподняла длинную юбку и закружилась по комнате.

Широко раскрытые глаза Ральфа горели. Он безмолвно кивнул: возникшая в ногах сила до языка еще не дошла.

Лил подошла к юноше – без каблуков она едва доставала ему до плеча.

– Позвольте я помогу вам снять куртку.

Он остался в одной рубашке.

– Давайте присядем на диван. – Она взяла его за руку и провела через комнату. – Мистер Баллантайн, я вам нравлюсь?

– Да! Конечно! – Он наконец обрел дар речи.

– Можно мне называть вас просто Ральф? У меня такое чувство, словно мы давно знакомы.

Однажды ранним январским утром Лил вышла из «Мэйфер-хауса» и направилась в безлюдный парк. Ночной снегопад покрыл землю белым ковром – ровным и нетронутым. Лил сошла с покрытой гравием дорожки. Под ногами, будто сахарные крупинки, хрустел снег. Оглянувшись, Лил увидела одинокую цепочку своих следов на снегу – словно она была первой и единственной женщиной в мире. Это зрелище наполнило ее невероятным ощущением собственной значимости. Сейчас, лежа на широкой кровати рядом с мальчиком, она испытала то же самое чувство.

Конечно же, Ральф не мальчик: физически он вполне созрел – и все же в своей невинности был беззащитен, точно грудной младенец, а его тело – как нетронутый снег, на котором еще никто не оставил следа. Кожа на шее почернела от загара, но грудь и плоский живот оставались белыми, как мрамор или свежевыпавший снег. Она прикоснулась к его телу губами – покрытые пылью розовые сосочки восхитительно сжались. Лил взяла в руки ладони юноши – грубые и мозолистые от работы на шахте, с обломанными ногтями, под которыми забилась несмываемая грязь. Сильные руки работяги, но изящные, с длинными пальцами – она судила о мужчинах по форме их рук. Пристально глядя в глаза юноши, Лил нежно поцеловала его ладони, опустила их на свои мягкие груди – от шершавого прикосновения мозолистых рук круглые, как полная луна, розовые соски напряглись.

– Ральф, тебе нравится?

Еще пять раз задавала Лил этот вопрос – в последний раз, когда уже почти стемнело, а Ральф, покрытый сладким потом, дрожал и судорожно всхлипывал в ее объятиях.

– Ральф, тебе нравится?

– Да! Да, мисс Лил! – ответил он прерывающимся голосом.

Ей вдруг стало грустно. Снег растоптан, волшебство закончилось – преходящее, как власть женского тела. Долгие десять лет, с того первого вечера в «Мэйфер-хаусе», она не плакала, но теперь с удивлением почувствовала, как сжалось горло и защипало в глазах.

«О чем тут плакать? – уныло подумала Лил. – Поздно слезы лить».

Умело перевернув обмякшего Ральфа на спину, она посмотрела на него с ненавистью: этот мальчик растревожил в ней что-то, от чего стало невыносимо больно. Ненависть прошла, осталась лишь печаль. Нежно, с сожалением Лил поцеловала юношу.

– Ральф, тебе пора, – сказала она.

У дверей он помедлил, держа куртку и кепку в руках.

– Лили, я еще приду к тебе.

Прежде чем ответить, она сложила губы сердечком и быстро, привычным движением, обвела их помадой, наблюдая за Ральфом в зеркале.

Он уже изменился: стоял выпрямившись, развернув плечи, гордо вскинув голову. Милая застенчивость ушла, смущение испарилось. Час назад он сказал бы: «Мисс Лил, можно, я снова приду к вам?»

Она улыбнулась ему в зеркале – широкой сияющей улыбкой, в которой насмешливо блеснул бриллиант.

– В любое время, дорогой, – как только заработаешь десять гиней.

Удивительно, что сообщение о вылазке Ральфа в сады Венеры далеко не сразу дошло до Зуги Баллантайна: каждый вечер в баре Бриллиантовой Лил языки работали не переставая, и Барри Леннокс с энтузиазмом повторял эту историю любому, кто готов был слушать.