Дональд Гамильтон - Предатели

– Вы валяете дурака или учитесь водить машину? – осведомилась Изобел, когда, купив в первой же попавшейся по пути аптеке аспирин, мы несколько импульсивно тронулись дальше. Она поправила прическу, застегнула туже пристяжной ремень и сказала: – Если ты устал, я готова сесть за руль.

– Надеюсь, ты не принадлежишь к числу все умеющих и все знающих женщин, – буркнул я. – Мне больше нравятся беспомощные создания. К тому же я водил самые разные машины – от роскошного “мерседеса” до армейского грузовика. Как-нибудь справлюсь и с этой звездой супермаркета, даже если на это у меня уйдет весь вечер.

– От этого моей голове лучше не станет.

– Значит, прими аспирин. Для того-то мы его и купили.

Доведя до сведения тех, кто мог нас подслушивать, что не все так гладко у влюбленных голубков, мы двинулись на юг по узкому перешейку вдоль извилистого берега с подветренной стороны. Над нами было голубое небо, а сзади маячила Халеакала, до половины укутанная облаками. Похоже, для того, чтобы разглядеть ее верхушку, надо вставать ни свет ни заря.

Шоссе представляло собой асфальтовую дорогу с движением в два ряда, обсаженную какими-то похожими на перья деревьями, именуемыми в туристском проспекте деревьями киаве. Мне они напомнили добрые старые мескитовые деревья, которые растут у нас в Техасе. Я не остановился в историческом городке Лахаина, о котором рассказывал Изобел, но я проехал через него достаточно медленно, чтобы удостовериться, что там был длинный причал, где стояли рыбацкие и прогулочные лодки и катера самого разного вида. По крайней мере, одну такую лодку можно взять напрокат, размышлял я, ведь Молокаи, по сути дела, за углом.

Собственно, остров прокаженных было видно из окна нашей машины. На мой сухопутный взгляд до него было не то чтобы рукой подать, и путешествие в маленькой лодке представлялось большим риском. Впрочем, цель моего визита также была связана с немалыми опасностями. Но, так или иначе, я могу сделать вид, что готовлюсь к поездке, а значит, дам загорелому гавайцу и крючконосому американцу материал для донесений и, возможно, тем самым немного отвлеку их внимание от Джилл, где бы она ни находилась.

Затем нам стали попадаться шикарные отели. На лужайке возле одного из них атлетического вида мужчины и женщины раскатывали на маленьких электротачках. Береговая линия делалась все более и более изрезанной. Наконец мы увидели прелестный холм, возвышавшийся над уютной песчаной бухтой. По склону этого холма сбегал гостиничный комплекс, на создание которого было потрачено немало вкуса и выдумки, что даже как-то не увязывалось с общим местным стилем.

Но это был первоклассный отель, который не следовало путать ни с чем иным. Когда мы стали подъезжать к нему, Изобел раскрыла свой косметический сундучок и стала приводить в порядок прическу и подкрашивать губы. Быстрым и нервным движением она закурила сигарету и бросила зажигалку в сумочку.

– Я готова что-нибудь выпить, – сообщила она мне. – И хорошо бы сделать это до того, как будем переодеваться к обеду.

– Понятно, – отозвался я. – Будет тебе выпивка. И мне тоже, если ты намерена культивировать сегодня головную боль.

– Разве я виновата, что какой-то сукин сын огрел меня по голове, – плаксиво отозвалась она.

Мы продолжали разыгрывать сцену легкой ссоры и в баре, а затем перенесли ее и в номера, которые были не рядом, хотя и в одном коридоре – это лучшее, что мне удалось достать, не имея в запасе времени. Я быстро удостоверился, что Изобел устроилась на новом месте, и двинулся к двери. Она окликнула меня.

– Мэтт!

– Да?

Изобел прошла к двери, заперла ее и повернулась ко мне лицом.

– У меня действительно раскалывается голова, мой милый , — сказала она. – Ты бы мог хоть немного посочувствовать, а не делать вид, что со мной невозможно иметь дело. – Говорила она очень убедительно. Актриса из нее вышла бы неплохая.

Я немного помолчал, размышляя, что лучше сказать для подслушивающих, если таковые имелись. Затем я произнес:

– Извини, я эгоцентричный подлец. Дай мне пинка, детка.

Она засмеялась, подошла ко мне, взяла мое лицо в ладони и поцеловала в губы. Но то, что должно было по идее являть собой символ примирения, под ее опытным руководством превратилось в нечто гораздо более страстное. Это явно не имело никакого отношения к тому плану, который я разработал для нее. Она обняла меня за шею, а затем произошло еще кое-что – весьма тяжкое испытание для человека, вот уже несколько недель ведшего самую целомудренную жизнь.