Дональд Гамильтон: Диверсанты

Стальная дверь, выводившая в приемный зал тюрьмы, была не слишком высока: ровно столько, сколько требовалось, чтобы человек обычного роста прошел, не стукаясь головою о притолоку. Дверь открылась, пропуская освобожденную узницу, потом затворилась опять.

Довольно простолицая, весьма невзрачная женщина, которой не так давно минуло сорок... Я невольно подобрался. При последней - и первой - нашей встрече госпожа Эллершоу отнюдь не казалась невзрачной. Да и простолицей не выглядела. И лет миновало не слишком-то много... Не было ей ни малейшего резона представать мне в подобном душераздирающем виде.

Впрочем, резон имелся. Наличествовал... Не хочу сказать, что пребывание в местах не столь валенных действует на природу человеческую благотворно. Не утверждаю, будто одиночное заключение длиной в восемь лет способствует развитию телесному либо душевному. Но с виденной мною ранее госпожой Эллершоу приключилось нечто действительно неладное.

И целиком валить упомянутое неладное на тюремные власти не доводилось.

У освобожденной отмечались болезненно чистый, преотменно отмытый вид, и полное отсутствие косметики на физиономии. Волосы - по-прежнему густые и каштановые - были небрежно урезаны чуть пониже ушей. А также промыты шампунем до состояния сухости умопомрачительной.

Видимых повреждений и шрамов не отмечалось; не учитывая, конечно, левой кисти, которая торчала под углом, не присущим искони предплечью и лучезапястному суставу. Этой малости не наблюдалось двенадцать лет назад.

Минуло двенадцать лет. Ежели вдуматься, господа хорошие, добрые мои читатели, - седьмая часть человеческой жизни, прожитой при отменном здоровье, в относительной или абсолютной безопасности, в кругу родных и близких; без хлопот, забот и треволнений... Мне пятьдесят девять, милые. И думать о будущем - ближайшем и дальнейшем, - равно как и о золотом прошлом, без некоторой грусти я попросту не могу. Хотя бы в силу возраста. Но я уклонился в сторону...

Одежда миссис Эллершоу блистала такой непорочной новизной, что я поискал взглядом ярлычки, долженствующие указывать первоначальную цену. Весьма недорогой наряд. Коричневый, новенький, фланелевый, неброский. Приглядный? равно как и тоненький розовый джемпер, изумительна к нему подходивший.

Коричневый плащ. Коричневая кожаная сумочка. По крайней мере, материалу, из коего ее сработали, надлежало казаться настоящей кожей. Маленький дешевый чемоданчик. Тоже коричневый. Заметив меня, миссис Эллершоу замерла посреди приемного зала, точно вкопанная. С лица ее немедленно и напрочь слетело всякое выражение: уж этому в тюрьме обучаются быстро. Непроницаемая физиономия, такие бывают у профессиональных картежник ков. У меня самого сплошь и рядом отсутствует всякая мимика, ибо навыки покерного блефа, приобретенные в безмятежной и невозвратной юности, в бурной зрелости пришлись весьма кстати.

Женщина быстро облизнула губы.

- Сказано было: вас поджидают, - молвила миссис Эллершоу преувеличенно ровным голосом. - Только я не подозревала, что... Мы, несомненно, встречались. Да, помню.

- Чрезвычайно польщен, - учтиво ответил я. - И обрадован, ибо избавляюсь от нужды представляться вновь.

- Хелм, - сказала женщина. - Мэттью Хелм. Сотрудник загадочной федеральной службы, задачи которой остаются невыясненными. Двенадцать лет назад вы угостили меня ужином в...

- Ресторане "Кортес", - напомнил я.

- Конечно. Явились в контору Барона и Уолша, где я... состояла адвокатом. Хороший был ужин... И выбор вин вы предоставили моему вкусу и усмотрению... Очень любезно, мистер Хелм... Зачем вы пришли опять?

- Попросить помощи. В очень важном деле. Со своей стороны, миссис Эллершоу, моя загадочная и довольно влиятельная служба сделает все мыслимое, чтобы помочь вам. Чувство благодарности не чуждо и нашему начальству.

Что было чистой правдой. Мак умел бывать совершенно беспощадным, но и добра не забывал никогда. Странная и сложная натура, Мак.

- Я оставил машину подле ворот, - уведомил я. - Давайте, с вашего позволения, побеседуем по дороге.

Она буквально съежилась, когда я отобрал плащ и чемодан, дабы услужливо и вежливо помочь даме. Больно было глядеть: человек, выросший в надежном, воспитанном, устойчивом окружении принимал простейшие знаки внимания как нечто необычайное и напрочь забытое. Прелестная, самоуверенная, глубоко и основательно образованная девушка, считавшая подобные вещи естественными, отвыкла от подносимой зажигалки, предупредительно распахиваемой двери - от любых доброжелательных светских жестов...