Георгий Ланской - Не умирай в одиночку

– Дорогуша, – лениво цедила она, глядя на меня сквозь бокал с шампанским, помутненным от выпитого взором, – тебе ничего не светит тут. Я люблю богатых мужчин с внушительным хозяйством. С тобой же мне придется брать с собой микроскоп, да еще и карандаш подвязывать, чтобы хоть какое-то удовольствие получить.

Подружки Наргис захихикали, а она продолжала, не обращая внимания на меня, потного и красного от злости.

– Ой, девки, вот почему природа так распорядилась – непонятно. Сколько у меня было восточных мужиков, так никакого от них проку. В кармане пусто, в голове и вовсе одинокая мысль, неуютно чувствующая себя в пустом пространстве… А еще ведь мусульмане себе обрезают… Я это всегда знала, но чтобы так коротко…

Я пошел прочь, провожаемый взрывом хохота. Кто-то из женщин ядовито добавил мне вслед.

– Видать природа мстит за татаро-монгольское иго. И ведь никто не понимает, что с нас триста лет мзду брали, только потому что мы пьяные были. А как протрезвели…

И снова пьяный хохот в спину. Я не стал дожидаться окончания вечера и пошел домой. По дороге я заехал в гостиницу, снял ненужный мне номер и в ресторане поманил пальчиком разбитную деваху в платье с пошлыми синими блестками. В эту ночь мне было хорошо.

После Наргис у меня было еще две встречи, окончившиеся провалом. Первой была Вильма, редакторша модного глянцевого журнала, симпатичная щупленькая бабенка с красивыми оленьими глазами. Мы встретились в ресторане, откушали жареную курочку, а потом Вильма смылась под предлогом срочного звонка. Звонок действительно был. Мужской басок бодро гаркнул в трубку «Маманя, ты где?», после чего Вильма отчего-то сообщила мне, что ее срочно вызывают в редакцию.

Вторая встреча все-таки дошла до кульминации, то бишь секса. Даму звали Ириной, а в чате она носила ник Андромеды. Скрыть свое разочарование постельной сценой она смогла с большим трудом, и после пары попыток как-то возобновить плотские утехи со мной, молча сгребла вещи в охапку и удалилась в ванную дешевого съемного номера гостиницы. Пока она одевалась, я стыдливо сбежал. После этого я позвонил ей пару раз, но, натолкнувшись на холодную стену вежливого равнодушия с фиолетовыми полосами презрения, стер ее телефон из базы данных. В чате ни с Ириной, ни с Вильмой я больше не общался, мне было стыдно.

Потом я встретил ее. Эта женщина была успешной, богатой и отчаянно скучающей. Ее я тоже уложил в постель. Все закончилось в предельно сжатые сроки, но она, в отличие от своих товарок по несчастью, не сбежала от меня. Валяясь рядом со мной на простыне, она поигрывала пояском халата как хлыстиком, проводя им по моему телу.

– Да, – капризно протянула она, бывали у меня мужики и послаще. Тебе бы может полечиться, Шерри?

Шерри… Дурацкое имя раз и навсегда приклеилось ко мне. Она называла меня только так. А мне снова стало стыдно, за свое мужское естество, так бесстыдно опозорившее меня еще перед одной женщиной. Не знаю почему, но именно тогда я, уткнувшись лицом в подушку, ощутил к себе такое отвращение, как к растаявшей на солнцепеке конфете. Где-то рядом маячил призрак папаши, похохатывавшего над своим слабаком-сыном. Я разрыдался и рассказал ей все. Об отце, о презрительных взглядах Наргис, Вильмы и Ирины, о беспомощной и блеклой жене, напоминающей застиранную тряпку и о моем поступке по отношению к родному отцу. Теперь это выглядело как мелкая пакость, потому что я не любил Мадину и не мог дать ей счастья. Мой голос временами звучал глухо. Не знаю, слышала ли она его из-под подушки. Мне хотелось умереть. И тут она положила свою руку на мое плечо.

– Ты знаешь, я, наверное, не совсем нормальная, но мне твоя жизнь не кажется смешной или заслуживающей презрения, – тихо сказала она. – Иногда я думаю: что в моей жизни есть такого, ради чего нужно продолжать жить? Сын – давно отрезанный ломоть. Муж откупился от меня должностью начальница рекламного отдела… Мне скучно жить, Шерри. Я гнию заживо от тоски.

Так родился наш тандем. Ей нужны были развлечения, мне были необходимы деньги. Мы стали скамерами, виртуальными мошенниками. Каждый получал то, что хотел. Теперь я мог позволить себе покупать красивых и независимых женщин, дорого одеваться и швырять деньги на ветер. Мадина ничего не подозревала о моем побочном виде заработка, но догадывалась, что я впутался в какую-то аферу. Только возражать она была не приучена. Восточная женщина, забитая авторитарным мужем, покорна. Мадина ревновала, но долго молчала, и только недавно сорвалась на скандал, когда нашла у меня чужое фото в бумажнике.