Георгий Ланской: Танцы мертвых волков

Пролог

Она забилась в густой кустарник, стараясь не шевелиться. Грудь вздымалась от прерывистого дыхания, которое казалось оглушающее громким. Настолько громким, что она зажала рот рукой, опасаясь, что колотящееся сердце выпрыгнет. Глаза испугано озирали окрестности сквозь ветки и листву. Но вокруг было темно, слишком темно, чтобы увидеть, где притаилось чудовище.

Над головой чернело небо, тяжелое и плотное, словно шелковый занавес, в котором кто-то ради шутки проделал дыры тонкой иглой, а потом спрятал за ним яркую лампу. Колючие звезды равнодушно смотрели вниз, и в дела людей не вмешивались. До озябшей, перепуганной до смерти девушки им не было никакого дела. Густые ветки ивняка, которым порос крутой глинистый берег реки, склонялись над тоненькой фигуркой, прикасаясь к ее обнаженной шее кривыми пальцами. Каждый раз, когда это происходило, девушка инстинктивно вздрагивала и с трудом подавляла желание броситься бежать со всех ног.

Казалось, что ночь жадно прислушивалась к каждому шороху с нездоровым любопытством прильнувшего к замочной скважине соглядатая. Ей было интересно все: и лениво плескавшаяся черная река, в которой отражалась луна — самая одинокая девушка во Вселенной, и редкие нервные уханья сов, и шум города, еще не заснувшего, но уже удобно устроившегося у телевизора с пультом в расслабленной руке. Ночь слышала каждого. Пожалуй, только она была свидетелем странной сцены погони.

Город еще не спал. И он был очень близко. От поросшего ивами берега его отделяла пара сотен метров, серебристые трубы теплоцентрали и серый асфальт. А еще в нескольких метрах, за серыми стенами типовых многоэтажек, теплилась чья-то семейная жизнь, у кого-то спокойная, наполненная любовью и уважением, у кого-то бурная, с едкой неприязнью и даже ненавистью. Но это сейчас было неважно. Главное — там, за желтыми окнами, были живые люди. Они могли помочь. Даже самые равнодушные, трусливо выключавшие свет и делавшие вид, что уже спят, для притаившегося хищника были опасными свидетелями. В конце концов, даже трусы могли поднять трубку и вызвать милицию. И отчаянно трясущаяся в своем мокром платьице девушка очень хотела стремглав помчаться туда, к людям. Но для этого нужно было выползти из спасительной норы и пересечь пару сотен метров через скользкий и глубокий овраг. Выбираться на привычную тропинку, ведущую к пляжу, было опасной мыслью. Во-первых, из-за вчерашнего дождя глинистую дорожку размыло, ноги увязли бы в ней мгновенно. Во-вторых, именно там ее мог поджидать монстр…

Пляж, куда вела извилистая тропинка, обезлюдел. Охотников купаться в такую холодную ночь не нашлось. Влюбленные парочки не рискнули спуститься вниз, выбрав для прогулок более подходящие на сегодня места. Не валялись под кустами компании выпивох, никто не жарил шашлыков. Берег был пуст.

Огоньки окон, видимые сквозь путаные ветви деревьев, гасли. Далекий смех подгулявшей компании исчез в каменных мешках дворов. С уходом последнего посетителя резко прервались бухающие звуки басов из кафе. Будний день брал своё без остатка. Завтра снова на работу, поэтому нужно лечь пораньше.

Девушка, сидевшая на корточках под кустом, зябко поежилась и, поморщившись, осторожно прикоснулась к запястью, на котором красовалась рваная рана, оставленная клыками животного. Луна насмешливо щерилась с небес, поощряя ночной разбой. Вокруг далеких фонарей металась сумасшедшими болидами мошкара. Все вокруг казалось неживым, неестественным, и даже город, с его гулкими шумами на фоне мрачноватой атмосферы, напоминал таинственное видение мира мертвых, в который так верили индейцы алгонкилы. Ведь именно они по своей дремучести (а может, напротив, исключительно из мудрости) считали волка не просто санитаром леса, а хозяином мертвого царства.

От реки веяло холодом, сырым, противным, впивающимся в кости и кожу ледяными буравчиками. С другого берега доносился надрывный вой, от которого хотелось зажать уши и вжаться в землю, пусть мокрую, пусть холодную, дающую призрачную тень безопасности. Возможно, это выла чья-то собака. Но в голову, где мысли и без того скакали перепуганными зайцами, лезла другая мысль: а вдруг это волк? Соображение, что волку через реку не перебраться, почему-то не помогало. В отупевшей от усталости голове пульсировала мысль: а вдруг волк придет… с ним…?

Пронизывающий ветер, дувший с реки, раскачивал ветки, готовые запустить свои корявые щупальца за ворот платья. Прокушенная рука горела огнем, не давая забыть о себе. Слабые шорохи, доносившиеся отовсюду, лишь усиливали тревогу. Пальцы на ногах совсем окоченели. Туфли были забиты грязью и глиной, но снять их сейчас она не решалась, поскольку неуместные здесь шпильки были единственным, что позволяло нащупать твердую почву под ногами, вцепиться в остатки здравого смысла и не позволить себе в панике броситься прочь, не разбирая дороги, в сторону равнодушного к ее бедам города.