Георгий Ланской: Танцы мертвых волков

— Здравствуй, красавица!

Часть I. Бубновая десятка

Юлия

Я люблю быть одна.

Вырвавшись из семейного гнезда, отчетливо понимаешь, какое это счастье, когда тебя никто не ждет, не дергает, не заглядывает в глаза, вопрошая при этом, почему ты мрачна. Когда ты одна, не приходится делать умное лицо и держать спину ровно. Тебе легче думается, потому что никто не гремит над ухом кастрюлями, не смотрит футбол, не просит поиграть "в такую интересную игру! Смотри, главное, перейти на второй уровень, взять артефакт и замочить гоблина…" Мы редко остается одни. Нас окружают люди, звуки, чужие пространства, пересекая границы которых ты рискуешь покрыться ледяной коркой, обвариться в кипятке или уколоть нервы о колючие шипы. Мы общаемся, улыбаемся, забывая о мимолетных встречах и случайных знакомых. Мы живем стаей, но умираем в одиночку, запираясь в тесной скорлупе сознания, наедине с мрачными мыслями.

Я люблю быть одна. С тех пор, как я вышла замуж, мне не хватает одиночества. До вчерашнего дня мне почти не на что было жаловаться. Дом — полная чаша, любимая работа (правда, на ней приходилось общаться с кучей людей, большей частью незнакомых, улыбаться и делать вид, что они тебе безумно нравятся) и, как я думала до определенного момента, любящий муж. Сейчас мне казалось: люди, считавшие, что хорошее дело браком не назовут, правы, сто раз правы. В свете последних событий, мне нужно было подумать. Но уединиться в собственном доме было негде. Поэтому я сидела тут.

Гул вечернего города разбавлял вязкую тишину комнаты. Здесь, в этой неуютной, казенной квартире все было чересчур, несмотря на все попытки придать ей вид уютного гнездышка. Хозяева сделали добротный ремонт, оклеили стены дорогими обоями, стену в прихожей выложили искусственным камнем, эффектно обрамляющим текстурную штукатурку. Потолок украшала массивная люстра под старину, с якобы чугунными завитушками, цепями и литыми украшениями. Треть комнаты загромождала кровать с пышным синим покрывалом в оборочках, россыпью подушек и дурацким балдахином, ненужным, диссонирующим как по цвету, так и по фактуре.

Кухня была обставлена более скупо. Хозяева здраво рассудили, что жильцы, снимавшие эти квадратные метры на несколько дней, вряд ли будут проводить здесь много времени и изощряться в кулинарии. Холодильник была старым. Крохотный столик, едва втиснувшийся в пространство между ним и шкафом — щербатым, а табуреты явно были принесены от другого гарнитура. В шкафу — казенный набор съемных квартир: крохотная кастрюля, сковорода, четыре бокала, два граненных стакана, шесть разномастных рюмок, несколько ложек и три вилки. Над столом, в прозрачной мультифоре набранные на компьютере правила проживания. Принтер, на котором распечатывали эту никем не соблюдаемую муть, был довольно дохлым. Строчки двоились, налезали друг на друга. Автор же сей нетленки явно не владел русским языком, поскольку в первом же слове было написано "ПравЕла"…

В комнате бубнил телевизор, иногда взрываясь хохотом. Второй, как он сам думал, по значимости канал, развлекал аудиторию юмористическим шоу. Потасканные артисты невыразительно пересказывали старые анекдоты, корчили рожи и покатывались со смеху, делая вид, что слышат все впервые. Непотопляемая ведущая руководила этой вакханалией, принимая положенные ей по статусу лесть и подхалимство. Артисты восторженно напоминали зрителям, что именно она вывела их в люди. Ведущая соглашалась и незаметно, по ее мнению, подчеркивала это. Смотреть на все это было невыносимо, слушать тоже, но переключить куда то еще — невозможно. Потому что там наверняка была бы музыка, интересная информация, возможно, захватывающий фильм. А это было совсем ни к месту.

Ситуация, надо признать, была банальной, но легче от осознания этого факта как-то не становилось. Вот я и сидела за кухонным столом, подогнув под себя одну ногу и опираясь локтем о другую. Девятый этаж высотки смотрел желтым глазом на галдящий город, с его суетным мельтешением. Здесь было хорошо думать. Именно это мне и требовалось в данное время.

Единственное, что примиряло меня с этой кухней — так это курица-гриль, лежащая прямо посредине стола кверху ножками. Освобожденная от сверкающей кольчуги фольги, курица блистала всем своим великолепием. Приобретя ее по дороге с работы прямо в уличном киоске, и усугубив покупку полукилограммовой банкой мороженого, я приехала сюда. Грустить в одиночку — это одно. Заесть переживания курицей и мороженым — совсем другое дело.