Стив Берри - Третий секрет

Процессия остановилась у Сикстинской капеллы.

Изнутри раздавалось хоровое пение.

На несколько секунд задержавшись у входа, Нгови вошел в капеллу.

На фотографиях капелла выглядела огромной, но на самом деле в этом помещении с трудом помещались сто тринадцать кардиналов. Здание построили пятьсот лет назад как личную часовню Папы, его стены украшали изящные пилястры и фрески. Слева изображалась жизнь Моисея, справа — жизнь Христа. Один из них освободил народ Израиля, а другой — все человечество. «Сотворение мира» на потолке говорило о предназначении человека и предсказывало его неизбежное падение. А «Страшный суд», находившийся над алтарем, показывал всю силу божественного гнева. Валендреа всегда восхищался этой фреской.

По обе стороны центрального нефа возвышались два ряда помостов. Место каждого кардинала обозначалось специальной карточкой с его именем, места распределялись по старшинству. Все кресла были с прямыми неудобными спинками, и Валендреа не радовала перспектива просидеть в таком положении слишком долго. Перед каждым креслом на маленьком столике лежали карандаш, блокнот и бюллетень для голосования.

Все подходили к своим местам и степенно рассаживались. Никто не проронил и слова. Хор продолжал петь.

Взгляд Валендреа упал на печь. Она стояла в дальнем конце помещения, металлическая подставка приподнимала ее над мозаичным полом. Труба дымохода, сужаясь, уходила в одно из окон, и ее знаменитый дым должен был возвестить об успехе или неудаче голосования. Валендреа надеялся, что в печи не придется слишком часто разводить огонь. Чем больше состоится голосований, тем меньше у него шансов на победу.

Нгови стоял во главе собрания, сложив руки перед собой. Валендреа отметил про себя выражение уверенности на лице африканца и надеялся, что наставший для камерленго звездный час будет недолгим.

— Extra omnes, — громко произнес Нгови. — Всем выйти.

Хористы, прислуга и тележурналисты повиновались. Остаться разрешалось только кардиналам, тридцати двум священникам, монахиням и техническому персоналу.

Пока двое сотрудников службы технического контроля осматривали центральный неф, помещение погрузилось в напряженную тишину. Работникам надлежало убедиться в отсутствии подслушивающих устройств. Дойдя до железной решетки, оба остановились и знаками показали, что все в порядке.

По кивку Валендреа они удалились. Эта процедура будет повторяться ежедневно до и после каждого голосования.

Нгови двинулся по центральному нефу между собравшимися кардиналами. Он миновал мраморный алтарь и остановился у бронзовых дверей, которые в этот момент запирали. В капелле стояло полное безмолвие. Хоровое пение и шарканье ног по коврикам, покрывающим мозаичные полы, сменились мертвой тишиной. Снаружи послышался скрип ключа в замочной скважине и звук запираемого замка.

Нгови подергал за дверные ручки.

Заперто.

— Extra omnes, — повторил он.

Никто не ответил. Никто и не должен отвечать. Молчание означает, что конклав начался. Валендреа знал, что снаружи здание опечатали свинцовыми печатями, символизирующими закрытость собрания. Имеется и еще один выход из Сикстинской капеллы — через него участники конклава будут ежедневно проходить, направляясь в здание Санта-Марте и возвращаясь оттуда, — но по традиции без печати на дверях нельзя было начинать процедуру выборов.

Нгови прошагал к алтарю, повернулся лицом к кардиналам и произнес слова, которые Валендреа слышал от другого камерленго здесь же тридцать четыре месяца назад:

— Да благословит вас всех Господь. Начнем.

Меджугорье, Босния и Герцеговина

28 ноября, вторник

14.30

Мишнер внимательно осмотрел одноэтажный дом, выстроенный из камня и местами покрытый мхом. По стенам беседки вилась засохшая виноградная лоза, а единственным украшением служила деревянная вертушка, висящая над окном. Небольшой огород в боковом дворике, казалось, с нетерпением ждал приближающегося дождя. Вдали вырисовывались силуэты гор.

Чтобы найти дом, им пришлось дважды спрашивать местных жителей. Они сначала не хотели показывать дорогу и сделали это только тогда, когда Мишнер объяснил, что он священник и ему очень нужно поговорить с Ясной.

Ведя за собой Катерину, он подошел к дому и постучал в дверь.

Им открыла худощавая, как подросток, женщина с миндальным цветом лица и темными волосами. Приятное лицо, добрые карие глаза. Она испытующе смотрела на них, и Мишнер почувствовал себя неуютно. Ей было около тридцати, у нее на шее висели четки.