Стив Берри - Третий секрет

Климент не пытался его остановить.

Валендреа растоптал ногами черный пепел с такой яростью, как будто только что выдержал сражение с самим дьяволом. Посмотрел Клименту в глаза:

— Отдайте мне перевод этого безумца.

— Нет, Альберто. Он останется в сейфе.

Его первым побуждением было оттолкнуть старика и сделать то, что требовалось. Валендреа прошиб пот. Но тут в дверях хранилища появился дежурный префект.

— Заприте сейф, — приказал Климент, и архивист бросился исполнять приказание.

Папа взял Валендреа под руку и вывел из хранилища. Тот мог вырваться, но присутствие архивариуса вынуждало его демонстрировать уважение к Папе. Только вне комнаты, среди стеллажей, где префект уже не видел их, он наконец сумел высвободиться от хватки Климента. Валендреа стоял, тяжело дыша, и гневно смотрел на Папу.

Папа сказал:

— Я хотел показать вам, что вас ожидает.

Но Валендреа не мог понять одного:

— Почему вы дали мне сжечь бумагу?

— Вы ловко все проделали. Выкрасть из архива две страницы! И никто бы ничего не узнал. Павлу оставалось недолго, и вскоре он оказался в могиле. Сестре Люсии запретили общаться с миром, и она умерла тоже. Никто не знал, что было в футляре, никто — кроме никому не известного переводчика-болгарина. Но к тысяча девятьсот семьдесят восьмому году прошло уже столько лет, что о переводчике вы совсем забыли. Кроме вас, ни одна душа бы не узнала о существовании этих двух страниц. А даже если бы кто-то что-то заподозрил, мало ли бумаг пропадает в наших архивах? Если бы даже нашелся тот переводчик, но без самого текста, как бы он смог что-то доказать? Пустая болтовня, слухи.

Валендреа не собирался отвечать. Он повторил свой вопрос:

— Почему вы дали мне сжечь бумагу?

После паузы Папа произнес:

— Скоро узнаете.

И когда префект захлопнул дверь хранилища, Климент медленной шаркающей походкой двинулся прочь.

Бухарест

11 ноября, суббота

6.00

Катерина плохо спала. Болела шея после нападения Амбрози, и она была вне себя от злости на Валендреа. Сначала она хотел послать государственного секретаря куда подальше и все рассказать Мишнеру. Но это нарушит хрупкое перемирие, установившееся между ней и Колином. Колин ни за что не поверит, что она вступила в союз с Валендреа только для того, чтобы снова оказаться с ним! Он сочтет это обычным предательством.

Том Кили правильно сказал про Валендреа. Он просто амбициозный негодяй. Кили даже не знал, насколько он прав, подумала она, глядя на потолок неосвещенной комнаты и растирая распухшую шею. Но Кили оказался прав и еще в одном. Он как-то сказал ей, что все кардиналы делятся на тех, которые хотят стать папами, и тех, которые очень хотят стать папами. Она добавила к списку еще одну, третью категорию — те, которые жаждут стать папами.

Такие, как Альберто Валендреа.

Она ненавидела себя. Она обманула доверие Мишнера. Он не умел притворяться или быть неискренним. Может, это и привлекало ее в нем. Жаль, что церковь не разрешает своим клирикам быть счастливыми. Жаль, что они не были и никогда не будут свободными. Будь проклята эта Римская католическая церковь! И Альберто Валендреа вместе с ней.

Она спала не раздеваясь, а последние два часа лежала без сна и терпеливо ждала. Наконец она услышала наверху скрип половиц. Она снова слушала перемещения Колина Мишнера по номеру. Вот в раковине зажурчала вода, и она приготовилась услышать неизбежное. Шаги направились к выходу, хлопнула дверь.

Катерина вскочила, выскочила из номера и выбежала на лестницу как раз в тот момент, когда закрылась дверь душевой в холле. Она крадучись поднялась по ступеням и, забравшись этажом выше, выждала несколько секунд, пока из душевой не послышался шум воды. Затем она быстро и бесшумно прошла по неровным деревянным половицам, покрытым истертой ковровой дорожкой, к номеру Мишнера.

Дверь была открыта. Он так и не научился ничего запирать за собой.

Она вошла и сразу увидела его дорожную сумку. Рядом лежала одежда, в которой он был накануне. Порывшись в карманах, она нашла письмо отца Тибора. Помня, что Мишнер обычно принимает душ недолго, она быстро разорвала конверт:

«Святой Отец!

Я держал слово, данное Иоанну XXIII, поскольку я верен Господу. Но несколько месяцев назад произошло событие, заставившее меня пересмотреть свое решение. В моем приюте умер мальчик. В последние минуты своей жизни, превозмогая ужасную боль, он спросил меня о Всевышнем и о том, простит ли его Господь. Я не знал, о каком прощении просит этот невинный ребенок, но ответил, что Господь простит все его прегрешения. Он хотел, чтобы я объяснил ему, что это значит, но безжалостная смерть оказалась слишком нетерпеливой, и я не успел ему ответить. Тогда я понял, что и мне нужно просить о прощении. Святой Отец, я не мог нарушить свою клятву. Я хранил молчание более сорока лет, но нельзя обманывать небеса. Разумеется, не мне учить Вас, наместника Христа. Вы должны руководствоваться только Вашей совестью и благословенной волей нашего Господа и Спасителя. Но я спрашиваю, где предел дозволенной нам нетерпимости? Я не хочу показаться Вам непочтительным, но ведь Вы сами обратились ко мне. И я смиренно высказываю свое мнение».