Джон Бердетт - Бангкок-8

Викорн остановил пленку и насмешливо посмотрел на меня. Если не считать цвета кожи, женщина фигурой удивительно напоминала Фатиму. Полковник снова нажал на кнопку воспроизведения. Повинуясь приказу, блондинка опустила одну руку и стала соблазнительно поглаживать золотой стерженек: то вдоль, то вокруг, изображая своеобразную комбинацию мужской и женской мастурбации.

Потом легла на стоявшую позади нее кровать, вытянулась во весь рост, и вновь доминирующей деталью на экране стал золотой стерженек. Язык жестов ясно свидетельствовал, что как только она прекращала его ласкать, сразу же получала от клиентов замечание. Но вот она перевернулась на живот, и в ту же секунду две гигантские черные руки схватили ее запястье и прикрутили лентой к металлическим прутьям в голове кровати. Другим запястьем занялись белые руки с филигранным браслетом, привязав его с противоположной стороны. Женщина полузакрыла глаза, убедительно изображая страсть. Теперь камера снимала только ее лицо и верхнюю часть тела. И о том, что с ней совершали половой акт, можно было судить только по ее мимике. Вдруг выражение лица изменилось. Я понял, что она испытала сильное физическое потрясение, и после первого удара кнутом на щеку брызнули капельки крови. Я крикнул Викорну, чтобы он остановил магнитофон.

Телевизионный экран погас. Полковник посмотрел на меня с пьяным любопытством:

— Брат много рассказывал мне о вас с Пичаем. Говорил, что вы во многих отношениях одаренные люди. Твоя проблема в том, что ты лишен индивидуальности. Способен быть кем угодно, но только в течение короткого периода времени. Кто ты сейчас? Жертва?

— Фатима, которая в первый раз смотрит эту пленку, — ответил я, устыдясь своей слабости.

К моему удивлению, полковник обнял меня за плечи.

— Все в порядке?

Я помолчал и сказал:

— Я должен вынести ей приговор?

Вопрос еще сильнее состарил полковника. Шея под волевым подбородком сделалась дряблой. Теперь я видел в нем хитрую доисторическую рептилию. Вот оно — истинное наказание. Не возрождаться в облике животного, а вечно изворачиваться, потакая собственной алчности.

— Полагаю, что так, — устало ответил он.

— Не хотите помочь?

— Каким образом?

— Китайцы.

Он кивнул и схватил меня за руку.

— Все зависит от них. Если они решат защитить своего человека, нам конец. Фатима вывесит запись в Интернете и вовсе сорвется с катушек. Ее лишили всего человеческого, ей нечего терять. Кхмеры вступятся за нее, им тоже нечего терять. И учинят кровавую баню.

Стоявший у двери Викорн напоминал сморщенную жабу. Беспомощный жест — затем он снова схватил меня за руку, и его глаза блеснули новым светом.

— Ювелир — больной человек, но в то же время он гений. Надо было видеть его в период расцвета. Чиу-чоу его обожают. А у меня откуда все взялось? Из Китайского квартала, если ты не знал. Мы, тайцы, годимся лишь на то, чтобы трахаться, драться, пить и умирать. Так учили меня Уоррен и его китайские друзья. — Полковник надолго замолчал. — Отличные были деньки. Горы Лаоса — истинное обиталище Будды. Зеленые, плотно окутанные туманом. Мы взмывали вот так, — взмах рукой, — пока не поднимались на шесть, восемь, десять тысяч футов. Воздух делался разряженным и ледяным. Пат запускал чертову пленку с «Полетом валькирий». Тогда я впервые понял, что фаранг способен любить тайца. Мы дважды падали, весь самолет был в дырках от пуль. Я обмочил штаны. Но американский летчик оказался настоящим суперменом. Мы умудрились вернуться в Лонгтьен. Гмонги тоже были что надо. Разве кто-нибудь способен понять невинность торговли опиумом? Уоррен был добр к гмонгам — убедил своих друзей чиу-чоу платить им хорошие деньги. Что ты на это скажешь? Даже он в те времена обладал честью.

Полковник сгорбился и вернулся домой.

«Проблема не в том, кто это сделал, так? Проблема в том, как она поступит дальше».

Пока агент ФБР была со мной, этот вопрос не давал покоя нам обоим, словно мы рассчитывали на ясный финал, который так обожают на Западе. Чтобы все точки были расставлены над i. Но по крайней мере этот бой Уоррен выиграл, и вчера вечером мне пришлось ехать в аэропорт провожать Кимберли. Мы чувствовали одновременно и нежность, и грусть. Расставаясь, она говорила:

— Я буду по тебе скучать, Сончай.

— Я тоже, — ответил я, сделав такие же умоляющие глаза, но втайне жалея, что ее продвижение по Восьмеричному пути оказалось не таким успешным, как я рассчитывал.