Филипп Делелис - Последняя кантата

Моцарт был потрясен ответом юноши. Он посмотрел в его глаза. Возможно ли такое?

Он снова сделал несколько шагов по комнате, переставив на ходу какие-то безделушки. «В конце концов… У меня предчувствие… Может, уже время…»

Людвиг прервал его мысли:

— Я знаю, вам не понравилось то, что я сыграл. Но тогда… тогда дайте мне тему, какую хотите. И вы увидите… вы увидите, что я ее разработаю!

Моцарт улыбнулся. Да, это время наступило.

Он повернулся к рабочему столу, полистал бумаги в папке и извлек оттуда два листка, написанных торопливой рукой.

— Прекрасно, молодой человек, — сказал он, возвращаясь к Бетховену, все еще сидящему за фортепьяно. — Вы не можете знать этого произведения, которое я написал уже два года назад. Это фантазия ут-минор, [35] Кёхель, № 475. — Примеч. авт. она никогда не публиковалась. Вы сейчас исполните первые такты, а потом я отберу у вас партитуру, и вы продолжите, как захотите.

Моцарт положил листки на пюпитр, Бетховен бросил на них взгляд. Едва он сыграл несколько нот, как Моцарт взял партитуру назад. Продолжение Бетховен импровизировал.

Моцарт сел в кресло и, не глядя на Бетховена, слушал музыку юноши. Он невольно вспоминал, как он, Моцарт, восьмилетним мальчиком импровизировал на эту же тему. Людвиг справился со своей задачей очень быстро. Он проявил некоторую смелость в гармонии, что Моцарт сначала отнес на счет его молодости и отсутствия школы, но это повторялось и — в этом не было сомнения — являло собой собственный стиль музыканта. «Да, — подумал Моцарт, — он именно тот человек, который мне нужен».

Когда Бетховен закончил, Моцарту показалось, будто он снова обрел радость жизни.

— Браво! Bravissimo, маэстро! — вскричал он.

Бетховен подумал, что это очередная насмешка, и насупился, но потом понял, что Моцарт искренен, и улыбнулся.

Моцарт оперся рукой на фортепьяно.

— Сыграйте мне еще раз главную тему фантазии…

Не отводя от Моцарта глаз, немного удивленный Бетховен повиновался.

— Вы должны серьезно отнестись к этой теме, господин Бетховен, — заявил Моцарт. — Музыка говорит. И знайте прежде всего, что тема эта не моя. В истоке ее — старая фуга, написанная сорок лет назад…

Париж, наши дни

Жорж Пикар-Даван, Паскаль де Лиссак и Пьер Фаран удобно расположились в гостиной Летисии. Она пригласила их выпить по стаканчику через день после экзамена в кабинете.

— Я просто счастлив, что ты наконец все закончила, дорогая, — сказал отец Летисии.

Это был шестидесятилетний мужчина с седеющими висками, но с живыми глазами и хитроватой улыбкой. На нем был костюм-тройка, сшитый на заказ, и держался он, как и в любых условиях, с элегантностью светского человека.

— Спасибо, папа, но знаешь, пока все еще под вопросом. Если я не получу первую премию, мне придется в будущем году все начать сначала…

— О нет, — проворчал Пьер, — только не сегодня об этом…

— Ты прав, не будем больше говорить об экзамене! Результаты будут через неделю. И тогда я… я сделаю каждому из вас в подарок по глиняному горшочку.

— Если вы не шутите, я познакомлю вас с одним замечательным мастером, которому мы в прошлом году посвятили передачу из цикла «Искусство и народное творчество», — сказал Паскаль.

В эту минуту прозвенел звонок у входной двери, и Летисия, поставив свой стакан, пошла открыть дверь. Она быстро вернулась, с ней был мужчина — тучный, лысоватый, с жизнерадостным лицом. Ему было, наверное, чуть более пятидесяти. Фигурой, густыми усами и старомодным костюмом он напоминал Бальзака.

— Господа, я полагаю, вам знаком Морис Перрен. Хотя бы по имени!

Вошедший любезно поздоровался с тремя мужчинами.

Пьер Фаран ответил с холодностью. Да, он знал его… по имени! Он был официальным рупором тех, кто держал в своих руках бразды правления, человек, который творил карьеры и ломал их. Член совета крупного издательства, он делал в музыке погоду, был создателем и душой передач на «Франс-мюзик», и его личное мнение звучало приговором. У Летисии были и такие связи…

Звонок прозвенел снова, и Летисия ввела последнего своего гостя, мужчину довольно высокого, худощавого, с редкими волосами и бегающими глазами. Она представила его:

— Я думаю, только Пьер здесь знаком с Огюстеном Дюпарком, профессором истории музыки в консерватории. Мсье Дюпарк всему научил меня в этой науке, которая является в какой-то степени синтезом всех других наук. Он принял сегодня мое приглашение, и я очень признательна ему.