Филипп Делелис - Последняя кантата

— Никаких колебаний! — отрезала Летисия и пошла к входной двери за своей сумочкой. — Бросим жребий!

Она достала монетку в один франк.

— Оставьте, не надо, — запротестовал Морис Перрен. — Это просто ребячество!

— Оборот — королевская тема; лицо — ее обратное звучание, то есть тема экзамена! — заключила Летисия, подкинула вверх монету и на лету поймала ее.

Все окружили ее, чтобы увидеть, когда она разожмет ладонь, как легла монетка.

— Оборот! Значит — королевская тема! — радостно воскликнула Летисия.

Жорж Пикар-Даван посмотрел на монету в ладони дочери и неожиданно даже для себя самого сказал:

— Удача в жребии никогда не изменит судьбы.

— Это слова Булеза?

— Почти, — ответила Летисия.

Снежная буря заметала город, и молодому человеку было очень трудно идти. Люди поспешили раньше, чем обычно, вернуться домой, чтобы приготовиться к рождественскому ужину. Только кареты еще изредка проезжали в этот уже темный предвечерний час.

«Лишь бы она еще не закрылась», — думал молодой человек, ускоряя шаг.

Наконец он дошел до большого здания, в окнах которого еще светилось несколько огоньков. Он быстро, едва не поскользнувшись, взбежал по ступенькам крыльца. Перед ним в величественном портале предстала небольшая дверь. Она не была заперта и с чудовищным скрипом поворачивалась на петлях. Под козырьком стрелка указывала на вход для посетителей. Он пошел в том направлении и оказался в довольно тускло освещенном зале с несколькими окошечками.

Увидев, что одно, кажется, еще не закрыто, он направился к нему. Но там никого не было. Разочарованный, он отвернулся и оперся на подоконник. Как глупо все вышло! Он закричал во весь голос:

— Есть здесь кто-нибудь?

Он крикнул еще раз и вскоре увидел, что появился какой-то старик. Вид у него был недовольный.

— Иду, иду! Что вам угодно? Все готовятся к Рождеству, а вы приходите в библиотеку. Вы знаете, что меньше чем через полчаса мы закрываемся?

— Да, да… Сударь, я приехал из Лейпцига специально для того, чтобы ознакомиться с некоторыми документами, что хранятся в вашем собрании. С подлинными документами, которых нет нигде, кроме как здесь!

— С подлинными документами? Сейчас? Но вы же ни за что не управитесь с этим за полчаса, а я напоминаю вам, что мы закрываем…

— Да, да, я закончу, обещаю вам! Эти документы крайне важны для меня!

— А вы не могли бы подождать до понедельника?

Конечно, можно было бы подождать до понедельника, но он уже решил, что должен ознакомиться с этими документами как можно скорее. Он покинул свою семью и своего наставника и пустился в путь. Когда он вернется в Лейпциг, ему не избежать упреков. Да, весь мир может подождать до понедельника, но не он. Словно прочтя его мысли, старик, смирившись, спросил его, с чем он хочет ознакомиться.

— С фондом Бетховена. Мне сказали, что Берлинская библиотека после смерти композитора два года назад получила большую часть его архива.

Лицо старика просветлело.

— Да, у нас есть эти бумаги. Его племянник Карл передал их нам. Но это в основном сугубо личные документы, а партитуры хранятся в Вене и Париже или в частых коллекциях.

— Спасибо, я это знаю. Вы не могли бы показать мне то, что хранится у вас?

— Пойдемте со мной.

Старик вышел из-за окошечка и провел молодого человека в читальный зал, который уже был погружен в темноту.

— Подождите меня здесь, — сказал он и удалился.

Молодой человек закрыл глаза. Неужели он достиг своей цели? За окном буря совсем разыгралась, ветер завывал в широких каминных трубах. По всем стенам читального зала ряды крепких дубовых полок, заполненных книгами, тянулись до потолка. Молодой человек с наслаждением вдохнул тот удивительный запах, который создавали кожа, клей, бумага, чернила и время.

Он подошел к полкам и попытался при слабом свете, который еще проникал в окна, прочитать названия книг. Он узнал первые издания на немецком языке Тацита, философские труды Новалиса, Гегеля, Гердера, Гёте, «Речь к немецкой нации» Фихте и ужасный «Невыразимый культ» фон Юнца. Но тут вернулся старик, неся левой рукой, под мышкой, две коробки, а правой — подсвечник. Он поставил их на стол.

— Вот, тут все! И не забывайте, что через тридцать… нет, уже через двадцать минут мы закрываем.