Вольфганг Хольбайн - Немезида - От полуночи до часа кошмаров

Мое впечатление о Грайсфельдене становилось все хуже и хуже. Наш автомобиль двигался все медленнее по мере приближения к центру, мы свернули с широкой дороги на какую-то боковую улочку, идущую мимо жилых домов, но по дороге нам попадалось, однако, очень мало жителей городка, хотя было еще совсем не поздно. Те обитатели городка, которые все-таки оказались на улице, показались мне слишком напряженными и куда-то спешащими, словно убегающими.

Может быть, здесь просто побаивались чужаков?

Ах, черт, да не все ли мне равно? В конце концов, я здесь совсем ненадолго. По мне, пусть бы этот Грайсфельден находился бы в еще большей глуши и был населен потомками или клонами Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери», я все равно не отказался бы от моего шанса отбыть здесь свои двенадцать недель ради того, чтобы вернуться домой человеком, добившимся успеха.

В этой мелькнувшей в моей голове мысли было что-то глубоко комическое. Несколько лет назад я покинул Германию и отправился в Америку именно для того, чтобы осуществить свою американскую мечту. Довольно банальная история. Начать посудомойщиком, чтобы затем добиться успеха, сделать карьеру и, наконец, стать миллионером. Первая часть моей карьеры (я имею в виду карьеру посудомойщика) мне вполне удалась, однако где-то на пути к успеху я потерпел сокрушительную неудачу. Если теперь я уже как американец, приехав в Германию, возвращусь обратно миллионером, будет занятно.

— Мы почти приехали, — буркнул таксист.

Я не сразу понял, что он имеет в виду, поэтому, как только до меня дошел смысл его слов, я порывисто сунул руку в карман куртки, чтобы достать бумажник и отсчитать причитавшуюся ему сумму. Это было нетрудно, так как это были почти все мои деньги. Тем временем такси свернуло в еще более узкую улицу, почти совсем замедлило ход, скользнуло светом фар по фасаду скромного кирпичного здания и остановилось. Я расплатился, вылез из такси и, пока шофер доставал из багажника мой чемодан, который он бесцеремонно плюхнул прямо возле моих ног, начал осматривать здание.

Нельзя сказать, что мне удалось многое рассмотреть. Простое, двухэтажное строение из темно-красного кирпича с известковыми потеками, тусклый желтый свет, падающий из маленьких скромных окон, под крышей чердачные оконца. На табличке над входной дверью красовалось название этой гостиницы: «У Таубе».

— Это действительно гостиница? — спросил я у таксиста.

— Сто процентов, — ответил он. — Она здесь единственная. Всего хорошего. — Он улыбнулся какой-то неискренней улыбкой, больше похожей на виноватую гримасу, поспешно уселся за руль и уехал. Я проводил такси угрюмым взглядом, взял чемодан и поднялся по трем дощатым ступеням к входной двери.

Внутренний вид этой голубиной гостиницы вполне соответствовал ее внешнему виду, мягко говоря, деревенскому. Это была одна из тех простых деревенских гостиниц, которые сейчас увидишь разве что только в старых художественных фильмах, но только не такая красочная и уютная, как в кино. В зале стояло около полдюжины низких, грубо сколоченных столов, окруженных такими же стульями. Занят был только один столик. Помещение было перегорожено широкой, довольно ветхой раздвижной дверью из множества звеньев, которая, вероятно, иногда раздвигалась, и тогда холл превращался в местное подобие танцевального зала. Буфетная стойка была неопределенного цвета и так поцарапана, что вряд ли можно было себе представить, как на этой поверхности можно поставить стакан с водой, чтобы он не покачнулся. Стеллаж за стойкой был такой же грубый и бестолковый, как и вся остальная обстановка помещения, однако имелся еще традиционный посудный шкаф с круглыми окошками из толстого желтого стекла, за которыми просматривались упаковки сигарет, плитки шоколада и упаковки с игральными картами. Исключение из этого ретро-интерьера пятидесятых составляла аккуратная ультрасовременная стереозвуковая установка, расположенная на дополнительно пристроенном стеклянном основании под витриной, а по бокам от нее стояли высокие стойки, забитые CD-дисками и аудиокассетами. А вот и хозяин гостиницы.

Собственно, я сам сделал вывод о том, что этот субъект является хозяином. Об этом говорил тот факт, что он стоял за буфетной стойкой и полировал стаканы сухим полотенцем, бросая на меня изучающие взгляды поверх стекол круглых, а-ля Джон Леннон, очков. Неповторимый ансамбль с очками составляли добела застиранные джинсы, которые сидели так плотно, что чуть не светились насквозь, и не слишком свежая белая рубашка с рюшами на воротнике и манжетах. Высокий лысеющий лоб обрамляли длинные темно-каштановые волосы, завязанные на затылке конским хвостом. Был бы он лет на тридцать младше и на несколько килограммов легче, я бы не удостоил его второго взгляда. Но я сделал усилие, чтобы подавить ухмылку. Похоже, что здесь, в Грайсфельдене, время просто остановилось.