Вольфганг Хольбайн: Немезида: От полуночи до часа кошмаров

Я чуть ближе притянул ее к себе и крепко обнял за плечи. Я не знал, ослабеет ли она от перенапряжения или с криком бросится бежать во двор, если я ее выпущу, но решил, что лучше не допускать ни того ни другого, и еще крепче прижал ее.

— Я думаю, Эд тоже их слышал, — рассказывал Карл, снова начав всхлипывать. — Сначала он снова начал отпускать свои глупые шуточки. Я был недоволен им. Черт возьми, я думал, что все вы мертвы, я был совершенно потрясен и нервы у меня были ни к черту, а он что? Сидит здесь и острит. Но вдруг стало совсем тихо.

Пока он говорил, голос его становился все громче и громче. Его охватило возбуждение. Но когда хозяин гостиницы начал говорить снова после небольшой паузы, он был не только возбужден, он был в истерике. Он почти кричал.

— Вдруг я услышал хрип, ужасный булькающий хрип, никакого крика, ничего подобного, но намного хуже, какой-то ужасный, отвратительный, сдавленный звук. А потом что-то струей ударило мне в лицо, что-то теплое. Я сначала подумал, что за дерьмо, а потом что-то попало мне на губы и в рот, и я почувствовал вкус крови. Это кровь в меня брызнула! Понимаете, это кровь, кровь была у меня во рту! А потом этот шорох, этот отвратительный булькающий звук…

Карл снова замолчал. Он тщетно боролся со слезами и глотал воздух, чтобы закончить свой рассказ.

— А потом был голос, — закончил Карл, перешедший уже грань нервного срыва, уже громким криком. — Тихий голос. И знаете, что он сказал? Ты больше не принадлежишь к нам, сказал он. Тихий голос. Очень ясный и звонкий. Детский голос, вы понимаете?