Вольфганг Хольбайн - Немезида - От полуночи до часа кошмаров

— Ты… да ты не в своем уме, — запинаясь, испуганно проговорила Юдифь. Она была близка к истерике, как и наша врач несколько минут назад. — У тебя с головой не все в порядке! Ну как могут знать эти исследователи, что они поймали правильный момент? Я имею в виду, не могут же они знать, когда…

— А у меня как раз именно такой день. Наилучшая ночь для зачатия, — она прямо взглянула Юдифи в лицо. — А как насчет тебя?

И несмотря на то, что все в ней должно было противиться этой сумасбродной идее, что она не могла принимать ее всерьез, я вдруг понял, что она остановилась и начала считать свои дни в уме.

— Ну? — нетерпеливо спросила Элен.

— Это тебя совсем не касается! — выпалила Юдифь, но ее взгляд беспомощно шарил по комнате, а дыхание участилось. Сомнения не было: у нее это тоже была подходящая ночь, чтобы забеременеть. У меня закружилась голова.

— Это действительно странно, — я махнул рукой и покачал головой. — Но если бы это действительно было так, этого никто бы не мог узнать…

— Вот это да! Наша суперумная, суперобразованная Элен, академик без пяти минут — и натренированный, накачанный анаболиками шкаф! — должно быть, Юдифь предпочла нападение защите, в которую ее могла загнать ситуация. Но это осталось лишь попыткой.

— Да уж лучше, чем с посудомойщиком! — насмешливо и резко ответила Элен.

— Да кому нужны такие эксперименты? — ввернул я только затем, чтобы что-то сказать, отвлечься от обеих неприятных для меня тем (мое приятное времяпрепровождение с Юдифью и моя неудавшаяся карьера в Америке).

Элен нагнулась за фотографиями, которые выронила Мария, и подняла их.

— В этой крепости когда-то уже проводились подобные опыты, — ответила она и протянула мне черно-белый снимок, на котором были изображены Клаус Зэнгер и несколько других докторов в белых халатах. — Зэнгер делал с нацистами общее дело, и черт его знает, что они там исследовали. Я думаю, что пансионат для матерей, или то, что располагалось здесь, в крепости, было лишь маскировкой. Что-то более важное происходило в подземелье под крепостью. Что-то, что нужно было скрыть. Она посмотрела через плечо на Карла.

— Для чего нужно было так долго все строить? И зачем было все так тщательно скрывать, если бы здесь не было ничего такого чудовищного?

Эд вяло захлопал в ладоши.

— Поздравляю, мисс паранойя! Это самая невероятная чушь, какую я когда-либо слышал. У-у-у! Жуткие нацистские ученые, которым, вероятно уже всем далеко за девяносто, используют нас в качестве лабораторных крыс! Бредовая идея!

Я уставился на нацистский кинжал, торчавший из спины Стефана. На какой-то момент я был близок к тому, чтобы согласиться с Элен. А почему, собственно, нет? Не было ни одного удовлетворительного объяснения для того, что произошло здесь за последние несколько часов, чего-нибудь, что могло бы приемлемо прояснить то нагромождение нелепых случайностей и несчастных случаев. И довод Юдифи, что никто не мог знать, когда у женщин лучший день для зачатия, не считался. Не напрасно у женщин в большинстве своем есть странная привычка посещать врача безо всякой болезни. Каждая третья, без сомнения, доверяет своему гинекологу. А что, если их доверие использовалось, а они об этом даже не подозревали? Что, если…

Я оборвал ход мысли. Хорошенько подумав, нужно было искать объяснение того, что случилось, и не в каком-то нацистском замысле, который уничтожал не нужных больше самцов после спаривания по принципу «черной вдовы». Кто-то заколол одного из нас кинжалом времен Третьего рейха, который можно было по случаю купить на аукционе или раздобыть на барахолке — и больше ничего. Ни о чем другом не следовало думать. Гораздо ближе к поверхности был тот мотив, что один из нас использовал возможность устранить конкурента на наследство Клауса Зэнгера. Если выбирать из этих двух возможностей, я бы предпочел последнюю. Грустно и страшно, как далеко может зайти человеческая жадность. И, тем не менее, осознавать это было гораздо легче, чем принять версию Элен о том, что мы являемся подопытными кроликами, а, следовательно, мы не просто здесь застряли — что уже само по себе достаточно неприятно, — а мы заперты здесь как в тюрьме, и за нами наблюдают. Одна эта мысль доводила меня до безумия, как только я допускал ее до себя.

— Я бы чувствовала себя гораздо лучше, если бы вы вынесли его из кухни, — Юдифь не стала отвечать на скользкие намеки Эда, только поморщила нос, но предпочла закрыть эту тему, и указала коротким кивком на труп Стефана.