Дот Хатчисон - Розы мая

С каллами связано одно обстоятельство: они лежали вокруг головы второй из известных жертв, Сорайды Бурре, образуя что-то, напоминающее арку на картинах Мухи [18]. А в скрещенных на груди руках лежала еще одна калла.

Тот или иной цветок был у каждой жертвы, и он, несомненно, имел какое-то значение, связывавшее его, по представлению убийцы, с девушкой. За два дня до смерти Чави носила корону из шелковых хризантем, и когда я нашла сестру, в волосах у нее были хризантемы настоящие.

Утром в день Пасхи, когда Сорайда помогала собрать младших братьев и сестер для общей фотографии, в корсаже ее белого платья была калла.

Не знаю, что для ублюдка означают цветы, но знаю, что Эддисон не испугался бы так, если б другие семьи получили такие же подарки. Кем бы ни был даритель, поклонником или убийцей, цветы как-то связаны со мной.

Вот чего не понимает в своей самоуверенности – я изучал дело, поэтому могу быть экспертом – агент Арчер.

Эддисон понимает, и мне интересно, упомянет ли он об этом.

На ланч нагреваю банку супа и переливаю его в кружку-термос. На прошлой неделе одна леди в «Старбакс» громко рассказывала кому-то по телефону о том, какие красивые мозаичные окна поставлены недавно в их церкви. В тот раз я не особенно прислушивалась к разговору, но тема интересная и вполне подходящая, чтобы заполнить образовавшееся свободное время.

За жонкилиями были каллы. Говорить о последовательности на основании двух случаев вряд ли возможно, но пока порядок поступления цветов повторяет порядок убийств и последовательность доставок в Сан-Диего. Никто не начинает модель с намерением отказаться от нее на полпути. Если со мной что-то случится, то не раньше, чем последовательность будет доведена до конца. А пока я в безопасности, даже в церкви. Вешаю на плечо сумку с камерой, забиваю адрес в телефон и выхожу из дома, прихлебывая на ходу суп. Заканчиваю с ланчем ровно к тому моменту, когда впереди появляется уродливое сооружение с желтым фасадом. Это одна из тех церквей, которые пожертвовали характером ради размера, – огромная, угрюмая, совершенно бездушная. Я не христианка и вообще не религиозна, но представление о том, какие чувства должно внушать такого рода заведение, имею, поскольку выросла неподалеку от небольшой, сложенной из серого камня церкви в Бостоне.

Окна здесь высокие, узкие и совершенно бесцветные. И о чем же тогда говорила та женщина в «Старбакс»?.. Какое-то время стою на автопарковке. Температура чуть ниже нуля, мне вполне комфортно, и остается только удивляться, когда это я успела так привыкнуть к здешней погоде.

– Заблудилась, милая? – спрашивает женщина у боковой двери; бледный дымок тянется вверх от зажатой в пальцах сигареты.

– Может быть. – Я направляюсь к ней. – Слышала, кто-то говорил, что здесь вроде бы поставили новые окна, и…

– А, так это там, в часовне. – Она машет рукой, нечаянно направляя струйку дыма мне в лицо. – Я покажу тебе. Одному из основателей церкви сильно не понравилось новое здание, поэтому он оставил деньги с тем условием, что нынешние владельцы сделают традиционную пристройку. Модернизация пришлась ему сильно не по вкусу.

Женщина ведет меня через комплекс – иначе не скажешь – зданий, облицованных ужасным желтым камнем, но за парковочной площадкой и полянкой открывается отодвинутое к лесу небольшое здание из красного кирпича и стекла, причем стекла в нем едва ли не больше, чем кирпича.

Я потрясена, и моя проводница, довольная произведенным впечатлением, толкает ладонью дверь.

– Здесь открыто, милая. Посмотри, если хочешь, и не спеши.

Я ставлю пустую кружку на первую ступеньку, достаю камеру и обхожу часовню по периметру снаружи. Едва ли не каждое окно выше и шире меня, но при этом они узорчатые и грациозные и не теснятся в соперничестве за пространство. Я привыкла к церквям с картинами и статуями на библейские сюжеты или чем-то совершенно абстрактным, но здесь в основе всего – природа. Одно окно заполнено горами и растянувшимися вдаль облаками. В другом сквозь разноцветье голубого и зеленого проступают бурливые завитки белого, в третьем водный поток уступает место высоченным деревьям, а четвертое заставлено огромными охапками цветов.

Между большими окнами, словно составленные вертикально по три, расположены маленькие, лишь вдвое больше моей головы, окошки-розетки. В калейдоскопе цвета они смотрятся чуть более традиционными, но привлекают тщательной отделкой деталей. Даже когда я переключаюсь на черно-белый режим, богатство красок не теряется полностью.