Дот Хатчисон - Розы мая

С другой стороны, Прия – это Прия, дочь своей матери, и ни той, ни другой не нужны все факты, чтобы пройти от пункта А к пункту М.

– Ты не обязан рассказывать мне, что там происходит. Может, не хочешь, а может, не можешь… Понимаю. Я просто беспокоюсь. – Снова пауза, нерешительность, словно проба льда перед первым шагом. – Мерседес заклеила бабочек на своей открытке.

Черт.

Но прошлый вторник – тот день, когда он отправил открытку – и впрямь был нелегким для них всех. Так что удивляться нечему.

– Тогда, с твоего разрешения, я слегка перефразирую вопрос, – продолжает она. – Вы все будете в порядке?

Мгновение-другое Эддисон размышляет, пропуская вопрос через себя, как будто ответ можно найти где-то там. Прия ничего больше не говорит, не торопит, не подталкивает. Ждать она умеет хорошо.

Бабочки тоже умели ждать – одни лучше, другие хуже.

Большинство из оставшихся не годны уже ни на что.

Его не было в Саду, когда выносили тела девушек, погибших как в мгновения перед взрывом, так и непосредственно от него. Он ехал тогда в Куантико, и гнев просачивался в места, опустошенные увиденным. Еще тогда, когда они только-только узнали, что случилось с теми девушками, Брэндон с ужасом осознал, что это дело не отпустит их никогда. Не в том смысле, что оно не будет законным образом расследовано. Будет. В конечном счете. Но оно не из разряда тех, которые можно раскрыть, отложить и перейти к другому. О нем не станешь вспоминать на досуге, оглядываясь назад и раздумывая о собственной карьере.

Это дело было из тех, которые губят, потрясают до основания и ломают навсегда, потому что… как могут люди творить такое?

А поскольку спрашивает Прия, которая лучше многих знает, что значит не быть в порядке , знает, что это нормально – не быть в порядке , он обдумывает, что можно сказать ей, а чего нельзя, и решает, что информация все равно попадет в новости, но делиться она ею не станет.

– Одна из выживших в Саду покончила с собой на прошлой неделе. – Эддисон слышит негромкий звук, не ответ, а реакцию, и продолжает: – Удивляться тут, в общем-то, нечему. Не в этом случае. Удивительно, скорее, то, что она не сделала это раньше.

– Семья?

– Она сломалась, когда еще была там. А семья доломала. Но с ней получается уже…

Она заканчивает за него:

– Трое. Три самоубийства менее чем за четыре месяца.

– Психологи предупреждают о еще двух возможных. Скорее да, чем нет , так они это сформулировали.

– А другие?

– Время покажет. – Ему неприятна эта фраза, но еще больше неприятна заключенная в ней правда. – Некоторые… уже никогда не будут прежними, но выдержат, насколько это возможно. Без боя они не сдадутся. Если сгорать, то уж со всем миром.

– Четыре месяца – не такой уж большой срок.

– Меньше четырех.

– Да, меньше, – легко соглашается она – не потому, что поправка важна, а потому, что для него эта тема все еще больная, и она это знает. После всего случившегося Эддисон еще на удивление крепко стоит на ногах. Он агент ФБР, черт возьми, и пусть он должен быть ранимым, видеть эту ранимость другим вовсе не обязательно.

– Ты об этом вообще когда-нибудь думала? – спрашивает вдруг Брэндон.

– Нет. – Ответ быстрый, но не мгновенный. Не защитный, не рефлексивный. – Чави была большой частью моего мира, но не всем им. Да, я была разбита горем, но я была также и зла. Разница ведь есть, да?

– По-твоему, есть?

– Даже если нет, есть кое-что другое. У меня забрали сестру, но свободу я не потеряла. Я осталась тем, кем была, и не назначила день смерти.

Дата истечения срока годности, так назвала это одна из выживших Бабочек. Как у пакета с молоком.

Эддисон чувствует, как оживают в его животе креветки из съеденного ло-мейна.

– Я потеряла сестру. Ваши Бабочки потеряли себя. Разница, по крайней мере, в этом.

– Мы знали, что она намерена это сделать. Предупредили ее родителей, попросили позволить ей принять предлагаемую помощь. Вик просил.

– И Рамирес, – говорит она, нисколько не смущаясь, потому что он просить не может.

С подозреваемыми Эддисону всегда работалось лучше, чем с жертвами. Еще один факт, говорящий о нем больше, чем следовало бы.

– Когда такое случается, знание не помогает, чувства не меняются.

Так ли? Впрочем, вопрос не из тех, что так уж важен. Убийца ее сестры до сих пор на свободе, и даже если б они знали, кто он, Чави это не вернуло бы.

– Так что, я когда-нибудь встречусь с ними? – спрашивает она.