Аллан Фолсом - День исповеди

В этом-то и состоял весь ужас. Поскольку, за исключением Пьера Веггена, доверявшего Палестрине целиком и полностью, трое из четверых наивысших иерархов католической церкви — Марчиано, кардинал Матади, монсеньор Капицци — по той или иной причине Палестрину побаивались. Из-за его физической мощи, из-за его амбициозности, из-за его невероятного умения отыскивать у каждого какую-либо слабость и беззастенчиво использовать человека в своих интересах и — наверное, это было самым главным — из-за исключительной силы его характера, которую чувствовали все, кому доводилось попасть в его поле зрения.

И еще они боялись других безумцев, работавших на кардинала. Прежде всего Якова Фарела, который являлся, с одной стороны, известным всем и каждому начальником ватиканской полиции, а с другой — глубоко засекреченным и совершенно безжалостным исполнителем воли Палестрины. И еще, конечно, террориста Томаса Добряка, который убил главного противника Палестрины, кардинала Парму, в присутствии их всех, в присутствии святого отца и самого Палестрины, приказавшего это сделать, а потом преспокойно стоявшего рядом с жертвой, когда в нее врезались пули.

Марчиано, естественно, не имел определенного представления о том, что чувствуют остальные, но был уверен, что никто из них не презирает свою слабость и свой страх больше, чем он.

Он снова взглянул на часы.

8.10

— Ваше преосвященство. — Пьер Вегген подвел к Марчиано Янь Е. Президент Народного банка Китая был низкорослым сухощавым человеком с черными с заметной проседью волосами. — Вы, возможно, помните Янь Е.

— Конечно. — Марчиано улыбнулся и крепко пожал руку банкира. — Добро пожаловать в Рим.

Они познакомились в Бангкоке; там Янь Е показался Марчиано остроумным, отзывчивым, достойным человеком, искренне заботящимся о благополучии всех людей без исключения. Правда, ту встречу немного подпортил Палестрина, намеренно провоцировавший банкира разговорами о будущем католической церкви в новом Китае, на что ему было холодным, нравоучительным и непререкаемым тоном сказано, что сейчас неподходящее время для обсуждения того, как восстановить отношения Пекина с Римом.

— Мне кажется, — сказал Янь Е и, слегка подмигнув, поднял бокал с красным вином и беззвучно прикоснулся к бокалу, который держал в руке Марчиано, — что итальянцы могли бы поучить нас, китайцев, искусству виноделия.

В следующую секунду Марчиано увидел, как в зале появился папский нунций. Он сразу же подошел к Палестрине, который разговаривал с послом и советником китайского посольства, и отвел кардинала в сторону. Они перекинулись несколькими словами, после чего Палестрина бросил короткий взгляд на Марчиано и вышел. Вряд ли кто-то еще заметил, как Палестрина повернул голову, — кроме самого Марчиано. Но ему этот жест сказал все, поскольку он знал, в чем дело.

— Возможно, вы правы, — ответил Марчиано, вновь повернувшись к Янь Е. — Договориться об этом будет нетрудно.

— Ваше преосвященство… — Нунций деликатно прикоснулся к рукаву кардинала.

Марчиано посмотрел на него.

— Да, я знаю… Куда прикажете пройти?

Марчиано на секунду-другую приостановился у подножия лестницы, а потом поднялся наверх. Там он прошел по узкому коридору и остановился у двери, украшенной изящным резным орнаментом. После еще одной секундной заминки он повернул ручку и вошел.

Падавшие в единственное окно лучи заходящего солнца освещали лишь половину богато украшенной комнаты для приватных переговоров, отчего тени здесь казались еще гуще. Палестрина стоял посередине, частично на свету, частично в тени. Человек, находившийся рядом с ним, казался лишь темным силуэтом, но Марчиано не требовалось видеть его лицо, чтобы понять, кто это. Яков Фарел.

— Ваше преосвященство… Яков.

Марчиано закрыл за собой дверь.

— Присаживайтесь, Никола.

Палестрина указал на несколько кресел с высокими спинками, стоявших перед старинным мраморным камином.

Марчиано послушно пересек пятно солнечного света и уселся в одно из кресел.

И сразу же в кресло напротив него опустился Фарел, скрестил ноги в щиколотках, застегнул пиджак на все пуговицы и уставился тяжелым взглядом в глаза Марчиано.

— Никола, я хочу задать вам вопрос и рассчитываю получить на него правдивый ответ. — Палестрина легко провел ладонью по спинке одного из кресел, стиснул ее в пальцах, приподнял кресло, повернул его и тоже сел перед Марчиано. — Священник жив?