Аллан Фолсом - День исповеди

— Забирайте брата и похороните в вашей земле, — повторил Марчиано, когда садился в темно-серый «мерседес»; его сопровождал человек Фарела в черном костюме.

Не объясняя причин, Марчиано не стал беседовать ни с полицией, ни с Яковом Фарелом; на вопросы Гарри он тоже не отвечал, чуть ли не демонстративно. Его милосердие заключалось в том, что он отстранился от окончательного решения и предоставил Гарри возможность принять его самому. Кардинал был убит, и священник, который, по официальному мнению, совершил это преступление, тоже погиб. Как и предполагаемый соучастник убийства. И еще шестнадцать человек из пассажиров ассизского автобуса. И, хотел Гарри верить этому или нет, останки этого человека, найденные в автобусе, были официально и однозначно признаны останками священника, подозреваемого в убийстве, — его брата.

Чтобы убедиться, что он все понял как надо, кардинал Марчиано, спустившись по ступенькам к автомобилю, повернулся и напоследок еще раз требовательно взглянул на Гарри, его взгляд сказал больше, чем если бы он еще что-либо произнес вслух: здесь опасно, в эти двери не надо стучаться. И лучшее, что Гарри может сделать, — забрать то, что выдали, и уехать без шума и как можно быстрее. Пока это возможно.

Сидя у себя в номере, Гарри вертел в руках визитку Джанни Пио. Отец Бардони высадил его у гостиницы почти ровно в полдень, пообещав, что следующим утром, в шесть тридцать, подъедет и отвезет в аэропорт. Гроб Дэнни уже будет там, готовый к отправке. Теперь от Гарри требовалось лишь сесть в самолет. Оставаться было опасно, тем более в свете предостережения Марчиано, но Гарри не мог забрать тело домой и навсегда похоронить в качестве Дэнни, сердцем чувствуя, что это не его брат. Не мог он везти его домой и, похоронив, предоставить следователям возможность официально прикрыть дело об убийстве кардинала-викария Рима; такой исход, подкрепленный множеством улик и соответствующий чьим-то желаниям, навсегда заклеймил бы Дэнни как убийцу. После встречи с Марчиано Гарри был больше, чем когда-либо, уверен, что это ложь.

Теперь нужно было решить, что делать, и начинать действовать как можно быстрей.

В Риме двенадцать тридцать дня, значит, в Лос-Анджелесе — полчетвертого ночи. Кого он там мог позвать на помощь вот так, прямо сейчас, кто может сделать что-то, кроме как выразить сочувствие? Даже если Байрон Уиллис или кто-то еще из коллег в фирме примет меры, чтобы найти в Риме хорошего, авторитетного адвоката, все равно с ним не удастся встретиться в ближайшие часы.

А что даст встреча? Гарри объяснит, в чем дело. И все придется начинать с самого начала. Чтобы официально установить, что труп идентифицирован неверно, потребуется новое расследование, теперь уже на самом высоком уровне. В мгновение ока все они окажутся в эпицентре самого пристального внимания средств массовой информации, в ленты мировых новостей попадут он сам, его фирма, его клиенты. Нет, он должен найти другой путь. Действовать изнутри, обратиться за помощью к тому, кто уже в курсе всего.

Гарри снова взглянул на визитку Пио. Почему бы не к итальянскому детективу, который занимается расследованием этого самого убийства? У них сложились какие-то отношения, Пио сам предложил поддерживать с ним связь. Хоть кому-то он должен был доверять? Хотелось бы верить, что в Пио он не ошибся.

12.35

В офисе инспектора Пио кто-то, говорящий по-английски, сообщил Гарри, что ispettore capo нет, но записал его имя и телефон, сказав, что тот перезвонит.

Перезвонит — и все. Когда? Неизвестно.

12.55

А что делать, если Пио не перезвонит? Гарри не знал. Единственное, что ему оставалось, — верить в этого полицейского и его профессионализм и надеяться, что тот позвонит ему до завтра, до шести тридцати утра.

13.20

Гарри принял душ и брился, когда зазвонил телефон. Он схватил трубку, лежавшую на полочке над раковиной, измазав ее гелем «ральф лаурен».

— Мистер Аддисон? Это Яков Фарел. — Гарри узнал голос. — Появилось кое-что новое относительно вашего брата.

— Что?

— Мистер Аддисон, хотелось бы вас увидеть. Мой шофер заедет за вами и привезет к тому самому месту, где взорвался автобус. Там и встретимся.

— Когда заедет?

— Через десять минут.

— Ладно.

Водителя звали Лестиньи или Лестини. Гарри не вполне разобрал его произношение, но не переспросил, потому что тот явно был не в ладах с английским. Гарри, одетый в очень светлую, почти белую рубашку-поло, джинсы и кроссовки, в больших солнцезащитных очках, разместился на заднем сиденье темно-бордового «опеля» и глядел в окно на римские улицы, по которым проезжали.