Денис Чекалов - Пусть это вас не беспокоит

Миссис Шелл оторвалась от плеча Джейсона Картера — стоит прибавить, что достойный банкир вовсе не пытался ее удержать — и опасливо сделала несколько шагов по комнате, приближаясь к Патрисии Огден.

В светлых глазах пожилой женщины светилось растерянное подозрение. В ее голову начинала медленно закрадываться мысль, что она где-то продешевила.

— Пэт, милочка, — осторожно начала она.

Рука Лаванды Шелл поднялась в воздух, пальцы приблизились к телу адвокатессы — как будто Патрисия Огден только что окаменела на глазах у всех, а ее бывшая клиентка все еще не в силах это поверить.

Патрисия Огден резко развернулась и, печатая шаг, вышла из кабинета.

Мне захотелось сказать ей что-нибудь вслед, но у хватило сил удержаться.

— Она говорила мне ужасные вещи, — пожаловалась миссис Шелл, почему-то обращаясь только к Франсуаз. — Она хотела меня обидеть, верно? Неужели я сделала что-то не так?

Когда я оторвал глаза от Лаванды Шелл, то заметил, что Джейсона Картера в комнате уже нет.

Франсуаз быстро отступила назад, развернулась и заняла стратегическое место за своим столом, что помешало миссис Шелл доверительно обхватить ее пальцы и продолжать свою речь, заглядывая снизу вверх в глаза и дыша прямо в лицо.

— Можете не беспокоиться относительно своих денег, миссис Шелл, — довольно сухо произнес я. — Патрисия Огден никогда не возбудит против вас судебного дела.

— Но она говорила…

Миссис Шелл было безразлично, что говорила про нее ее милочка Пэт. Она боялась за свои деньги, и я поспешил ее успокоить.

Это был единственный способ поскорее избавиться от ее присутствия.

— Патрисия Огден представила вас в глазах общественности как бедную, растерянную старую женщину, которая только что потеряла самое дорогое, что у нее было, — я пожал плечами. — Публика падка на такие истории, еще немного — в вашу защиту под мэрией были бы организованы пикеты. Попытаться как-нибудь навредить вам теперь было бы для советницы Огден не просто бессмысленно, но и равносильно профессиональному самоубийству. Не в ее интересах раздувать скандал, миссис Шелл, не в ее.

В этот момент Патрисия Огден, наверное, выходила из больших ворот, расположенных перед нашим особняком, и садилась в свою машину. Будь на ее месте кто-либо другой, я бы позаботился довести его до дома, но относительно этой женщины я мог не бояться, что она справится с управлением.

Мне бы очень не хотелось оказаться в этот момент на месте Патрисии Огден.

Возможно, она смогла бы немного утешиться, если бы я ей сказал, что по крайней мере одному человеку в этом городе сейчас гораздо хуже, чем ей.

Мне было жаль Стивена Элко.

В этой стране его знали как доктор Бано.

Его настоящее имя, конечно, было совсем другим. Он родился в маленькой деревне на берегу полноводной реки. Он еще помнил ее — хотя, казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз бывал в родных краях.

Его родители были простыми крестьянами. Каждое утро его отец работал, выбиваясь из сил — и это продолжалось весь день до самого вечера.

Его отец не был несчастлив. Иногда он приносил домой маленькие зеленые листья, которые срывал на поле, и с гордостью показывал их своим детям. В этом заключалась вся жизнь старика, и другой он не хотел.

Тогда его звали иначе. А отец называл его по-особому — именем, которое доктор Бано не слышал больше никогда и ни от кого.

Он бы и не позволил никому больше произносить его.

Тогда он не мог понять, почему семья голодает. Отец говорил о том, как хорошо растут растения на поле, какой большой дают урожай. Маленький мальчик слушал его и не мог понять, отчего в их доме никто не есть досыта и приходится считать рисовые крупинки.

Это было давно, тогда он ничего не понимал.

Ему объяснили потом — объяснили люди из его же деревни. Отцу они никогда не нравились, он называл их смутьянами, не признающими традиций. Многие старики осуждали их за то, что они говорили, но еще больше — за то, что думали.

Шум огромной муниципальной стройки медленно стихал за его спиной. Тяжелый грузовик слегка покачивался, доктор Бано смотрел вперед, вглядываясь в свое прошлое.

Ему было десять лет, когда он перестал уважать отца.

Ему до сих пор было страшно в этом признаться самому себе. Но в тот момент, когда он понял, чему посвятили свою жизнь родители — его отношение к ним переменилось раз и навсегда.

Потому-то старики и осуждали его друзей.