Он вырвал из тетрадки листок бумаги и быстро написал несколько строк… «Эхма! Дела необыкновенной срочности и важности вынуждают меня на несколько дней, а может быть недель, покинуть родной дом. Буду писать, буду звонить. Ты уж не имей на меня зуб, ладно? Денежку под клеенкой с твоего позволения взял. Сама понимаешь — дорога. Обязуюсь вернуть с процентами. Твой непутевый».
— Вот такушки, — проговорил он с печальной улыбкой. И, посмотрев на записку со стороны, почувствовал себя уже в дороге, и уже мелькали перед его глазами станции, города и люди.
По улице он шел легко и пружинисто, улыбка блуждала на его губах, ноги, обтянутые джинсами, были сильны и надежны, желтый свитер плотно прилегал к груди, а распахнутая куртка позволяла всем убедиться в том, что медная пряжка на широком поясе идет и джинсам, и свитеру, и ему самому.
— Вот такушки, — громко сказал Николай, когда поезд дернулся и знакомые крыши домов поплыли, поплыли назад, в прошлое. Он быстро познакомился с двумя девушками, которые ехали с ним в одном купе, рассказал, что он студент-заочник, едет сдавать какие-то экзамены, что фамилия его не то Петров, не то Иванов, а глубокой ночью, когда девушки робко намекнули, что пора, дескать, спать, он вдруг понял, что все эти часы тянул время, оттягивая момент, когда ему придется лечь на полку и закрыть глаза. И убедиться, что опять под тихое бульканье пузырьков поднимется к нему из глубины белое спокойное лицо…
Почти всю ночь простоял Николай у окна, рассматривая себя в черном стекле. На остановках он выходил из вагона, прогуливался по пустынным гулким перронам, вдыхая знакомые запахи вокзалов. Поезд трогался, он уже на ходу впрыгивал в вагон и, не обращая внимания на ворчание проводницы, опять шел к своему окну. И лишь к утру понял, куда едет.
* * *
Да, летом здесь повеселей, подумал Николай, разглядывая белые, расплывающиеся в осеннем тумане хатки, голые деревья, жидкое месиво дороги. Он гостил здесь с Любашей вскоре после свадьбы.
— Ну, теща, набирайся духу! — Николай растянул губы в широкую улыбку и толкнул низкую дверь. На него дохнуло иной жизнью, и, может быть, только теперь, ощутив запах навоза, сушеных трав, парного молока и сотен других неуловимых и неразличимых сельских запахов, он остро почувствовал, как далеко забрался. И даже немного оробел, понимая, что рассчитывать на радостный прием не приходится, что Любаша, конечно же, расписала родителям свою жизнь и причины, которые заставили ее удариться в бега от любимого мужа. Но Николай взял себя в руки, улыбнулся простовато и доверчиво, зная, что не у каждого язык повернется сказать грубое слово человеку, улыбающемуся так открыто…
— А вы не ждали нас, а мы приперлися! — нараспев протянул Николай, входя в хату. Увидев, что старики дома и, судя по всему, только начали обедать, он мгновенно преобразился. — Есть хочу, помираю! Дайте поесть, а, Екатерина Степановна!
— Боже! Петро! Ты глянь, кто пришел! — Теща всплеснула руками, вскочила.
Николай тут же обхватил ее поперек туловища, приподнял несколько раз, потом подошел к старику, расцеловался, похлопал того по сухим, тощим лопаткам, что-то сказал о фотографиях на стене, где он снят с Любашей и сыном, громко крякнул, увидев, что тесть вносит бутылку с самогоном. И все говорил, говорил, отодвигая момент, когда ему придется сказать, зачем он, собственно, приехал. Николай шумно плескался, когда теща сливала ему на руки, хохотал, а оглядываясь на старика, не мог не видеть его настороженности. Да, он сразу понял, что его опасаются, ждут, когда скажет главное…
— Ну ладно… Садитесь, — проговорил в усы тесть и, громадной, темной ладонью обхватив бутылку, разлил зелье в стаканы.
Николай восторженно охнул, окинув взглядом стол.
— Ваше здоровье, Петр Спиридонович! Ваше здоровье, дорогая теща! — и торопясь, выпил до дна, чувствуя, что его трезвый запал кончается, что еще немного — и он не сможет так простецки суетиться и тогда придется взглянуть старикам в глаза прямо и серьезно. Выпив, быстро глянул на бутылку, прикинул, что там хватит еще на три-четыре тоста, и вздохнул с облегчением.
А тесть, заметив взгляд Николая, брошенный на бутылку, стыдливо опустил глаза — понял, что гость хочет напиться. Это было знакомо, значит, все остается по-прежнему, значит, дочка права, и поступила она справедливо. И старик взял бутылку узловатыми пальцами, снова налил в стаканы, поймав на себе благодарный взгляд гостя.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу