Ингер Фриманссон - Тень в воде

Она стояла перед зеркалом в ванной. Тональный крем и румяна. Если не разевать широко рот, то никто не заметит, что она потеряла еще один зуб. На этот раз тот, что сразу после левого клыка. Ариадна спрятала зуб в бюстгальтер, но после поняла, что ехать в больницу, чтобы вставить его на место, уже поздно. Она слышала, что выбитый зуб надо держать в молоке или за щекой, в слюне. Тогда зуб сохранится до больницы и, возможно, приживется на старом месте.

Томми возился на кухне. Варил кофе, выжимал сок. Наконец показался в дверях – круглые щеки обвисли.

– Доброе утро, любимая.

– Привет.

– Проснулась?

– Да.

– Я подвезу тебя к автобусу.

– Не надо. – Язык, губы не слушаются, трудно говорить.

– Я все-таки подвезу. А потом возьму Кристу и поеду к озеру. Что скажешь? Может быть, насобираем лисичек – ты же любишь грибы? Бутерброды с лисичками, а? Вкусно ведь? Сейчас идет дождь, а после дождя много грибов. Или грибная пора прошла, как думаешь? Как думаешь?

Она приняла магнецил с кофеином. Обычный кофе обжигал губы.

– Тогда выпей соку. Вот сок.

Пылающая боль. Но Ариадна пила, боясь вызвать новую вспышку гнева.

– Потом мы тебя заберем. Мы с Кристой. Ты ведь закончишь в три?

Она кивнула.

– Тогда приходи к обсерватории, мы будем ждать тебя в машине. Налево по улице Кунгстенсгатан, ну, ты знаешь. Там обычно можно припарковаться.

Ледяная волна вдоль позвоночника.

– Как мило, Томми. Спасибо.

Лишь однажды мама решила поговорить с ней, спросить напрямую.

– Я беспокоюсь о тебе, Куколка. Все ли хорошо с тобой, милая?

Что ответить матери, которая живет за тридевять земель?

– Дом красивый, он такой молодец.

Натруженные пальцы, теребящие ткань.

– Я вижу, что дом красивый. Вижу много комнат и много больших окон, расскажу о нем в деревне. Будут завидовать. Но тебе, тебе хорошо? Внутри?

Она указала на сердце. Белые волосы, изрядно поредевшие.

Ариадна выдавила улыбку.

– Внутри – хорошо. Не беспокойся, мама. Внутри – так хорошо!

Бабушка с внучкой так и не сблизились. Криста замыкалась в себе, не понимая, что говорит бабушка. Да и времени было мало. Сначала мать Ариадны собиралась остаться на несколько недель, но прошло лишь несколько дней – и она попросила Томми поменять дату обратного билета на более раннюю. И так случалось всякий раз.

– Но почему, мама?

– Разве ты не понимаешь, что я чувствую? Пока я здесь, что-то идет не так. Я нарушаю равновесие в доме.

Ничто не могло заставить ее изменить решение.

Криста подошла к матери и остановилась, наморщив лоб. На ней была пижама с детским рисунком. Но какая разница?

– Мама?

– Доброе утро, Криста. – Ариадна старалась выговаривать слова как можно более отчетливо.

– Что ты собираешься делать?

– Мама собирается на работу.

В холле появился Томми, избавив ее от необходимости говорить.

– Пойдем завтракать. А потом оденься потеплее – мы с тобой поедем на пароме.

– На пароме?

– Да, мы с тобой. Придумаем что-нибудь интересное.

Они подвезли ее к станции Экерё. Автобус пришел сразу. Вечер был серым, с холодной изморосью. Сев в автобус, Ариадна достала темные очки.

Жюстина проснулась от того, что птица клевала ее в нос. Она лежала на боку, теплые птичьи лапы упирались в плечо. Вспомнив, где она находится, Жюстина поднялась. На круглых настенных часах было без двадцати пяти семь. Проспала Жюстина недолго, но, как ни странно, чувствовала себя бодрой. Она услышала, как Ханс-Петер говорит с постоялицей в холле. Звон монет – одна упала и укатилась. Ханс-Петер и женщина засмеялись. Из-за двери струился запах кофе.

Снова страх одержал победу над ней и над птицей. В третий раз за несколько недель.

Птица перескочила на стопу Жюстины. Это было ее любимое место – основание большого пальца. Птица была тяжелой. Жюстина погладила ее, птица нахохлилась и потерлась головой о пальцы хозяйки. Осторожно развернув крылья, Жюстина осмотрела их. Она обнаружила старые раны, оставшиеся после прежних приступов паники, но они хорошо заживали, никаких воспалений.

В каморке не было окон, но Жюстине казалось, что, если внимательно прислушаться, можно услышать шелест дождя. На подушке Ханс-Петера осталось углубление. Прежде чем встряхнуть обе подушки, Жюстина постояла, уткнувшись в эту ямку. Причесавшись перед крохотным зеркалом, она кое-как поправила одежду. Брюки помялись – надо было снять их перед сном. Жюстина озябла, руки покрылись мурашками.