М. Роуз - Феникс в огне

Эсме потерялась в собственных чувствах. Она до сих пор никак не могла забыть ту истинную душу Блэки, которую ей удалось мельком увидеть в Риме. Но разве сейчас, возвращаясь домой, он не стал другим, гораздо лучшим?

На глазах у Вакха, написанного рукой Караваджо, Блэки привлек молодую женщину к себе и прошептал ей на ухо, что желает видеть ее обнаженной. Он сказал, что хочет увидеть, как ее кожа покроется от холода мурашками, а потом вспыхнет огнем.

Его затвердевшее достоинство вжалось Эсме в бедро. Она предположила, что они займутся любовью прямо здесь и сейчас, разделась и устроилась в шезлонге так, как хотел Блэки, чуть раздвинув ноги и склонившись набок, лицом к нему. Он вернулся к картине, но то, что произошло дальше, было начисто лишено какого-либо смысла.

Блэки извлек холст из затейливой резной рамы и отставил его в сторону, будто ему не было никакого дела до картины Караваджо! Затем он снова взял перочинный нож, вставил лезвие в один из стыков рамы, освободил соединение, перешел к следующему, затем еще к одному.

— Что ты делаешь?..

— Не суетись. Лежи и смотри.

Блэки разобрал позолоченную раму и принялся тщательно изучать каждую планку, нажимать, постукивать, ощупывать. Наконец ему удалось найти то, что он искал. Блэки прикоснулся к маленькому пазу, затем кончиком ножа выкрутил деревянную заглушку.

Заскрипела пружина, открылся тайник.

Он просунул внутрь два пальца, вытащил белый бумажный пакетик, развернул и раскрыл его.

Изумруд сиял, затмевая своим великолепием позолоченную раму и сочные масляные краски. Блэки снова залез в тайник, вытащил второй пакетик, достал из него сапфир, потом еще один, затем снова два изумруда и наконец рубин.

Это были те самые камни из гробницы, которые Эсме мельком удалось увидеть в окно той ночью, когда Нили был ограблен и убит.

Она боялась дышать.

Блэки не стал собирать раму. Небрежно, словно мальчишка, сжимающий горсть камушков для игры в вышибалки, он взял драгоценные камни, тряхнул ими, не отрывая взгляда от молодой женщины, и они застучали, словно игральные кости.

— А теперь лежи спокойно.

Напевая какую-то мелодию, Блэки нагнулся к Эсме и кончиком пальца нарисовал у нее на теле шесть невидимых крестиков. Затем он стал брать камни по одному и укладывать их в ряд, начиная с впадины в том месте, где встречаются ключицы, по ложбинке между грудями, еще один на пупок и три вниз, следуя за изгибом бедра.

— Не шевелись, — прошептал Блэки.

Он схватил с ночного столика серебряное овальное зеркало и направил его так, чтобы Эсме стало видно собственное тело, украшенное драгоценными камнями.

Теперь она уже окончательно перестала что-либо понимать.

«Откуда у него эти камни? Почему они были спрятаны в раму?»

— Смотри! — приказал Блэки.

В зеркало Эсме видела камни, сверкающие у нее на коже.

Блэки взял рубин и поднес его к свету.

— Сейчас я поднесу этот камень к твоим губам, и мы займемся любовью. Если ты не произнесешь ни звука и сможешь удержать рубин там, куда я его положу, что бы я с тобой ни делал, то он станет твоим. Я уверен в тебе. Как бы приятно тебе ни было, Эсме, но ты должна молчать и не открывать рот. — И он положил рубин на ее губы.

Камень оказался холодным и на удивление легким для своих размеров. Эсме старалась держать голову неподвижно. Она не могла сказать ни слова, но ничто не мешало ей гадать о том, что произошло и как эти камни попали к ее возлюбленному.

«Неужели Блэки разыскал вора и выкупил у него добычу? Но почему он ничего мне не сказал? Сообщил ли он что-нибудь членам клуба „Феникс“? Известно ли о случившемся моему брату?»

Эсме ощутила дыхание Блэки у себя между ног. Затем он надавил пальцами, раздвигая ей бедра еще шире.

«Разумеется, я смогу молчать, — подумала Эсме, чувствуя прикосновение его шелковистых волос к своей коже. — В конце концов, я исцелилась от любви к нему. Может, у него черная душа? Я не стану откликаться на его ласки».

Блэки проник к ней между ног и начал нежно дуть на наружные губы.

«Жаркое, жаркое, очень жаркое дыхание.

Нет! Я ничего не чувствую!»

Блэки повторил то же самое.

Она упорно старалась думать о чем угодно, только не о том, что ощущала.

Он дул и дул, снова и снова.

Эсме выгнула спину.

— Не шевелись, — прошептал Блэки.

Она ощутила дуновение его слов, и это чувство оказалось еще более сладостным. Слова скользили в нее, исчезали в темноте чрева.

— Если рубин упадет, то ты проиграла, — пошутил Блэки и снова принялся за работу.