М. Роуз - Феникс в огне

Сначала Эсме думала, что Блэки покупает все эти сокровища, чтобы возместить потерю того, другого, однако он упорно отказывался говорить с ней о своих новых приобретениях. Ей казалось, что его перестала интересовать история шедевров, отныне принадлежащих ему. Эсме спросила, зачем он тратит целое состояние на произведения искусства, если теперь они не имеют для него никакого значения. Блэки ответил, что это хорошее вложение денег. Она понимала, что он очень переживает по поводу ограбления и убийства, и со страхом думала о том, какой будет реакция членов клуба «Феникс», когда он им все расскажет. В конце концов, Блэки отправился в Рим исключительно для того, чтобы наблюдать за ходом раскопок, и не справился с этой задачей.

Эсме испытала облегчение, когда Блэки наконец сказал, что он собирается заказать билет на пароход, и предложил ей отправиться вместе с ним. Она была рада поскорее покинуть Рим. Пребывание в Италии перестало доставлять ей радость. Эсме тревожилась о брате и скучала по матери. Ночами ее терзали кошмарные сны про убийство археолога. С уроками живописи дело обстояло неважно. Учитель оказался далеко не таким квалифицированным, каким должен был быть. Эсме больше нравился художественный колледж в Нью-Йорке. Но хуже всего было то, что у нее по спине пробегал холодок, ей становилось немного страшно каждый раз, когда Блэки к ней прикасался.

Путешествие через Атлантику было назначено на следующую неделю.

Как только корабль вышел в море, Эсме несколько воспрянула духом. Скоро они будут дома.

Вечером на второй день пути, когда они уходили с ужина, Блэки ее удивил.

— Перед отъездом я купил в Риме для тебя подарок. Хочешь посмотреть?

— Конечно.

Несмотря на все последние тревоги, Эсме почувствовала любопытство.

Они вернулись в каюту. Блэки достал маленький золотой ключик и отпер один из трех чемоданов. Он порылся среди одежды, развешанной на плечиках, отыскал и извлек аккуратно завернутый плоский прямоугольный пакет шириной приблизительно два с половиной фута и высотой почти четыре фута.

Блэки взял перочинный ножик с перламутровой рукояткой, перерезал веревки и вспорол бумажную обертку, под которой оказался другой пакет, уже из хорошей бумаги. Он предложил Эсме развернуть его.

Она с детства страстно увлекалась искусством и знала, что в мире существуют сотни тысяч живописных полотен. Ее учитель как-то сказал, что из всего этого великого множества по-настоящему захватывают дух лишь несколько десятков тысяч. Настоящими же шедеврами можно назвать только несколько тысяч. Редчайший талант, умение простыми кистью и красками воссоздать жизнь можно увидеть всего только в какой-то сотне, максимум в паре сотен картин. Мало кто смог отобразить мгновение человеческого страдания, безумия или бесконечной радости и предложить его в качестве зеркала, показать человеку, каким жестоким, восхитительным, страстным и совершенным он может быть. Лишь нескольким десяткам живописцев удалось заставить зрителя на какое-то время забыть о том, что он видел перед собой не плоть и кровь, что угольно-черные глаза не смогут моргнуть, розовые губы не способны раздвинуться.

Одним из них был Караваджо. Поэтому Эсме решила, что картина, которую она видела перед собой, несомненно должна была принадлежать его кисти.

На ней был изображен молодой и чувственный бог. Эсме узнала его по другим картинам мастера, которые изучала на уроках живописи. Вакх излучал буйное веселье. От него так и веяло сладострастием и развратом, наслаждением и обманом. Кисти винограда, висящие над плечом бога, были такими настоящими, что Эсме показалось, будто одну из них можно сорвать и съесть. Улыбка Вакха была такой похотливой, что у нее не было сомнений в том, что он вот-вот подмигнет с холста.

Все краски каюты моментально втянулись в водоворот энергии, исходящей от полотна. Эсме еще никогда в жизни не приходилось прикасаться к чему-то настолько поразительному. Она ахнула, давая выход своим чувствам, и Блэки одарил ее первой искренней улыбкой с той ночи, когда был убит Нили.

— Какое сокровище!

— Ты, моя драгоценная, даже не представляешь этого.

Глаза Блэки сверкнули, наполнились знакомым хитрым блеском, который затмил собой сюрприз другого рода — приглашение к сексу.

Он взял ее за руку. Это была не ласка, не извинение, а приглашение на вечер похоти и разврата, который пришелся бы по вкусу богу, изображенному на холсте.