Клэр Сэмбрук - Игра в прятки

Я и тогда его не затряс.

Я положил его на кровать, а сам выпрямился и прижался лицом к стене. Приятно. Прохладно. Надо подумать.

Две мысли сразу впрыгнули в голову.

В старину вроде бы, если женщины закатывали истерики, мужчины шлепали их, чтобы успокоить.

Шум можно заглушить подушками.

Ладно. На одну минутку. Только чтобы передохнуть. Я не хотел ему навредить. А что еще я мог сделать? Мама никак не просыпалась, а я кто? Всего лишь мальчик.

— Ничего, дружище, ты справишься. Действуй.

Биффо говорил, как в рекламе по телику.

Я посмотрел на малыша. На нем была какая-то желтая штуковина без всяких застежек. Наверняка ее прямо на Малыше зашили. Мне ни за что в жизни не стащить.

— А ты его потрогай, дружок, ощупай. Кнопочки где-нибудь наверняка есть.

Малышу очень не понравилось ощупываться. От крика у него из носа выдулись пузыри, а у меня в ушах зазвякало, как в тот раз, когда один из братцев Макнелли саданул меня по голове.

— Ищи, дружок, ищи.

Я и искал. Ощупал всю спину, а кнопки нашел на самой попе.

Потом стащил эту желтую штуку с Малыша. Вернее, счистил, как кожуру с банана. И увидел подгузник.

Пока я обдумывал дальнейшие действия, Малыш умолк.

Чистые подгузники и всякие салфетки были сложены у клетки хомячка.

Слух постепенно возвращался.

— Ы-ы-ы-ггг, — сказал Малыш.

Мне не понравился этот звук. Как бы он не проглотил язык.

Я нагнулся к нему.

Он впился мне в глаза жутко острыми ногтями, издал очередной вопль. Полуслепой, я отпрыгнул назад и стиснул кулак. Но быстренько разжал.

— Спокойно, дружок. Успокойся и досчитай до десяти. Думай, что делать с подгузниками.

Я успел досчитать до девяти, когда меня посетила гениальная идея: подгузники — это те же трусы. Что я, трусы снять не смогу?

Я попытался стянуть их.

Ничего не вышло.

Спереди на трусах Малыша два розово-лиловых медвежонка играли на барабанах и смеялись, вроде здорово подшутили надо мной.

Я разглядел их как следует и заметил липучки. Расстегнул. Трусы раскрылись.

Противно, наверное, будет до смерти. Надо посчитать, как при взлете ракеты. Десять, девять…

Три…

— Держу пари, не так уж это и ужасно.

Два.

Я отпрянул.

Один.

Стянул подгузник.

Пуск!

Извержение! На покрывало хлынула желто-зеленая гадость. Я чуть не задохнулся. Салфетки, скорее! Я повернулся к клетке с хомячком.

Я не смотрел на Малыша какую-то секунду, но он успел набрать полные кулаки этой желто-зеленой гадости. Я начал вытирать все салфетками, и тут, вот ужас-то, Малыш выплюнул попой еще кучу желтой каши.

— Спокойно, дружок, могло быть и хуже.

Малыш пописал прямо на меня. Поцарапанные глаза обожгло прямо как настоящим огнем, но я даже внимания не обратил. Какое это имеет значение, когда тут такое. Настоящая беда. Там… под животом… дырка. Вместо члена у Малыша — дырка.

Не удивительно, что он так кричал.

Я напряг мозги. Что произошло? Все понятно. Тот человек ворвался в наш дом, разгромил кухню, оглушил маму и скрылся с членом Малыша.

Я разревелся. Так разревелся, что перед глазами все поплыло. Я вытер Малыша, надел новый подгузник. Липучку застегнуть не смог, поэтому достал из ящика Дэна трусы, натянул сверху. В них Малыш был похож на Супермена.

Я попытался вытереть его руки, но на них было слишком много всяких малюсеньких морщинок. Я вытащил из-под него покрывало, пошвырял все грязные вещи, вытер об него руки, свернул и бросил на пол.

Какая теперь разница. Подумаешь, покрывало. У Малыша член пропал.

Я поднял бутылочку, нашел халатик Дэна, завернул в него Малыша, опустился на кровать и прижал его к себе.

Я не обращал внимания ни на крик, ни на вонь. Мне даже на коленках его качать было совсем не тяжело. Бедный, бедный Малыш, теперь понятно, почему он так злился.

— Все будет хорошо, — повторял я и сам успокаивался.

Плач стал тише. Малыш засопел тихонько. Будто песню запел себе под нос. Я тоже замурчал какую-то мелодию, пытаясь попасть в его ритм. Он попил немного из бутылочки, размяк и отяжелел в моих руках. Голова его покачивалась на моем плече. Он выплюнул соску изо рта, отрыгнул. Я положил его на кровать. Малыш заворочался. Я погладил его по груди, сказал:

— Все хорошо, Малыш. Все хорошо. Спи.

И он заснул.

Мама лежала так же, как я ее оставил. Я дотронулся до ее руки. Холодная как лед и неподвижная. Моя, наоборот, была горячей и дрожала. Ее кожа была совсем серая. А губы синими. Но меня даже не это испугало, а холод. Мама была очень холодной. Как дедушка, когда лежал в гробу.