Кейт Аткинсон - Преступления прошлого

Она хотела Джексона. Отчаянно. Да, она думала о нем, лежа в постели и удовлетворяя себя, боже, какое дурацкое выражение. «Мистер Броуди спасет тебя», — сказала Джулия, когда заявила, что он немецкая овчарка. Амелии хотелось, чтобы Джексон ее спас, ей хотелось этого больше всего на свете. Джексон являл собой надежду, обещание и покой, думать о нем было все равно что держать в руке прогретую солнцем гальку, вдыхать запах роз под дождем, предвкушать возможность перемен. Может, просто сказать ему: «Джексон, если вам вдруг захочется секса, я буду рада оказать вам услугу»?

Она принялась раздеваться, чтобы лечь в постель. Было рано, слишком рано, чтобы спать. Небо за окном еще не потемнело, и она вспомнила, как в детстве ей нравилось, что летом нужно было ложиться засветло, потому что она боялась темноты. Это было до того, как исчезла Оливия. А потом ощущения безопасности не было уже ни при свете, ни в темноте.

Она рассматривала свое обнаженное тело в потрескавшейся амальгаме мутного зеркала на маленьком шифоньере Сильвии. Ее плоть напоминала творожный сыр, под кожей перекатывались валики жира, как у человечка с рекламы шин «Мишлен», живот подворачивался складкой, груди отвисли под собственной тяжестью — она выглядела так, будто родила с дюжину детей, как древний символ плодородия, вырезанный из камня. Но ведь в ней не было ничего плодородного. Детородная пора оставалась для нее позади, ее матка начинала усыхать. «Я еще успею ребеночка сварганить», — заявила вчера Джулия в своей обычной отвратительной манере. У Амелии на это времени уже не было, и скоро она станет совершенно бесполезна для этой планеты. Никто никогда не считал ее привлекательной, никто так и не захотел ее, ее не хотел даже Виктор — собственный отец не совратил ее, потому что она была слишком уродлива…

Ее мысли прервал страшный протяжный крик, словно Джулию потрошили заживо, вопль крайнего ужаса. Амелия схватила халат и помчалась на первый этаж.

Джулия лежала на полу в углу кухни, и Амелия вначале подумала, что с ней случилась беда, но потом разглядела, что сестра сжимает в объятиях Сэмми. Его глаза помутнели, — очевидно, пес уже угасал, но, услышав встревоженный голос Амелии, слабо стукнул хвостом по полу.

— Я вызову ветеринара? — спросила Амелия, но Джулия, зарывшись лицом в собачью шею, глухо ответила:

— Уже слишком поздно. Думаю, с ним случился удар.

— Тогда нужно вызвать ветеринара.

— Нет, Милли, не нужно, он умирает, он старый пес. Не надо его тревожить.

Джулия поднесла его лапу к губам и поцеловала. Она шептала ласковые слова в ухо умирающему псу, целовала его в уши, в нос, в пасть, терлась лицом о пушистую белую морду. Амелия ненавидела сестру за то, что та так уверена в своей правоте.

— Просто погладь его, — сказала Джулия, но Амелия копалась в «Желтых страницах» в поисках круглосуточной ветеринарной службы, поэтому пропустила момент, когда собака умерла, и поняла, что все кончено, только когда Джулия встала с пола, вся в шерсти, с помятым лицом. Наверное, она так баюкала пса не один час.

Она не могла этого вынести. Она позвонила Джексону, потому что ей хотелось, чтобы он прекратил ее страдания. Никто другой, только Джексон. Ей хотелось, чтобы Джексон взял ее на руки и утешил, как Джулия утешала собаку. ( «Пожалуйста, Джексон, приезжайте, вы мне нужны». Невероятно, что она произнесла эти страстные, отчаянные слова. Но она чувствовала страсть. И отчаяние.) Чего ей не хотелось, так это чтобы он появился на пороге с таким задолбанным видом (отлично, она уже говорит, как кровельщики) и уж тем более в компании ребенка. Своего ребенка. У нее и в мыслях не было, что у него есть дети, она никогда его не спрашивала. А жена? Об этом она и спросила, едва он переступил порог, набросилась с обвинениями как чокнутая; видок у нее действительно был безумный: на голове черт-те что, лицо красное от слез, груди болтаются туда-сюда под халатом. «Я и не знала, что вы женаты, мистер Броуди». Она выплюнула в него эти слова, как будто он ее предал. Девочка выглядела расстроенной, и Джексон разозлился еще больше, потому что Амелия расстраивала его дочку. Ситуацию спасла Джулия: «Извините, мистер Броуди, мы сегодня сами не свои, боюсь, бедный Сэмми умер». Потом было совсем грустно. Джулия все подливала бренди, а девочка проявляла несколько нездоровый интерес к мертвой собаке, гладила шкурку, приговаривая: «Бедный мертвый песик», пока Амелии не захотелось влепить ей пощечину, потому что это была не ее собака, — хотя, вообще-то, это была собака Виктора. Джексон объяснил девочке, что собака теперь счастлива в собачьем раю, а потом Джулия помогла Амелии подняться наверх и лечь в постель, и там она и лежала с тех самых пор, тихо, но от этого не менее безобразно рыдая, и слезы все не кончались, потому что для них было слишком много причин.