Гэри Ван Хаас: Икона, или Острова смерти

Мне захотелось прогуляться — подышать соленым воздухом и подумать над предложением Рика Андерсена. Но вместо этого я поддался соблазну, сел и расслабился. Я чувствовал легкую усталость, потому налил еще виски и расположился на кушетке у камина. Глядя, как танцует огонь, я вспоминал слова одного из своих наставников: наша жизнь — это танец. Ничего похожего на чашу с вишнями и прочие глупости. Одни танцуют на сцене, другие везде, где им вздумается, в баре или на улице. Самое главное, по его словам, — определить, к чему танцора влечет инстинкт: к классике, джазу или буги-вуги. Точно так же и жизнь состоит в том, чтобы повиноваться инстинктам. Жизнь есть танец.

Внутренний голос убеждал меня присоединиться к Рику Андерсену и посмотреть, к чему это приведет. В Греции вера — это нечто вроде масла для смазки механизмов. Я знал, что множество верующих греков поклоняются тиносской иконе. Основы веры были заложены на Тиносе задолго до установления христианства. Но их вера коренилась в могуществе иконы, а моя — во мне самом, вернее в способности контролировать последствия своих действий. Сделав большой глоток виски, я задумался, не верю ли я сам, где-нибудь в глубине души, в чудотворные свойства иконы, в то, что она способна творить добро и зло? И не стану ли я сам героем газетной заметки? Без вести пропавшим?

В моем сознании вдруг появилось четкое изображение иконы. Не тот бронзовый дубликат, который выставлен в ризнице церкви Пресвятой Девы, а сам оригинал. Я видел закрывающее икону стекло, богато украшенный оклад и потрясающую золотую раму. При входе в церковь нужно было пройти всего несколько шагов налево, чтобы увидеть оригинал. Смогу ли я его воспроизвести? Да, черт возьми. Я верил в свои художественные способности.

Драгоценные камни покрывали почти всю поверхность иконы, так что на виду оставался лишь крошечный лик Девы Марии. А возле нее — маленькая головка архангела Гавриила.

Гавриил приносит хорошие новости. Я улыбнулся. Впрочем, моим фаворитом оставался святой Антоний, который частенько помогал мне отыскать пропажу. Довольно святых, мне следовало выспаться. На небе по-прежнему виднелась луна; от одного взгляда на нее меня стало клонить в сон.

Я допил виски и отправился в спальню. Я был слишком пьян, чтобы думать о дне грядущем и о том, что он мне готовит.

В неясном утреннем свете, когда самолет парил над Миконосом, городок внизу казался опрятным и тихим, как монастырь. Ослепительно белые, кубической формы, домики и церкви с маленькими красно-синими куполами вереницей тянулись вдоль скалистого побережья. Я видел, как волны ласково накатываются на утесы. Идиллический, как на картинке, вид, привлекающий сюда толпы туристов.

Некоторые приезжают ради песчаных пляжей и чистого синего моря и целыми днями дремлют на солнце, надеясь обрести покой. Другие — вероятно, большинство — что-то слышали или читали о здешних запретных удовольствиях. Скрытые в запутанном лабиринте улочек и аллей, стоят бары и кабаре, благодаря которым Миконос считается чуть ли не самым безумным в плане ночной жизни местом на Эгейском море. Этот тихий маленький остров — знаменитое прибежище толстосумов и огромного количества геев, а также излюбленное местечко ищущих развлечений туристов со всех концов земного шара.

Раннее утреннее солнце уже заливало жаркими лучами черную посадочную полосу. Я вышел из маленького двенадцатиместного самолета. Здание аэропорта было небольшим, но даже в этот час толпы путешественников его буквально заполонили.

Я подошел к стоящему поодаль молодому таможеннику. Казалось, работа не вызывала у него никакого интереса. Он быстро осмотрел мой багаж и жестом позволил пройти. Я вышел вслед за американской четой. Судя по акценту, можно было догадаться, что они южане. Женщина непрерывно болтала, растягивая слова на южный манер. Я с удовольствием наблюдал за ней, когда она расспрашивала грека, где найти хороший отель, пересыпая речь характерными словечками.

На улице было очень светло — точь-в-точь как мне помнилось. Знаменитое греческое солнце, о котором писали и говорили веками. Многие художники пытались передать его удивительную прозрачность, называя этот свет «смягчающим». Говорят, если прожить под солнцем Греции достаточно долго, то можно стать лучше с этической точки зрения: будешь склонен сглаживать неловкости человеческих взаимоотношений вместо того, чтобы поддаваться невротическим импульсам. Мне нравится греческий подход к жизни — вино, музыка, танцы. Все дионисийские качества выходят на свободу.