Шэрон Болтон - Последняя жертва

— Значит, если увеличить популяцию сов, проблема будет решена?

— Было бы неплохо, если бы в лесу стало побольше сов, — ответила я, мечтая об одном: чтобы кто-нибудь вклинился в наш разговор. — Но у сов своя программа размножения.

По холлу пронесся смех.

— Вообще-то, — продолжила я, чувствуя, что атмосфера немного разрядилась, — если станет больше пищи, будет больше сов. Птенцы получат достаточно пищи и не станут мигрировать, а ведь они могли бы даже умереть с голоду. То же с лисятами. Рано или поздно проблема решится сама собой.

— А пока, — заговорил толстяк в твидовом пальто, — пусть ядовитые змеи заползают в наши дома? Что прикажете нам делать в ожидании, когда вырастет достаточно совят и лисят? Сидеть сложа руки?

— Почему вы так уверены, что Джон Эллингтон умер от укуса змеи? — спросил меня Мэт, не обратив внимания на предыдущую реплику. — В больнице сообщили, что консультировались с вами.

Меня осенило: вероятно, он врач.

— Я считаю, что необходимо еще кое-что уточнить, но могу с уверенностью сказать: укусила его гадюка. — «Та самая гадюка, которая в настоящий момент находится у меня дома в холодильнике», — добавила я мысленно.

— Но, насколько я мог понять, у скончавшегося были какие-то проблемы со здоровьем, сделавшие его более восприимчивым к змеиному яду?

Я кивнула.

— От укуса гадюки обычно погибают или очень маленькие дети, или люди, имеющие предпосылки к анафилактическому шоку.

— Ясно, — бросил Мэт с видом человека, решительно настроенного прекратить этот разговор. — Я бы хотел, чтобы мы все успокоились. Дождемся заключения коронера, и не стоит делать скоропалительных выводов, пока мы не узнаем, от чего именно умер Джон.

Кое-кто хотел ему возразить, но Мэт продолжил, повысив голос:

— А пока нужно усилить меры безопасности. Не оставлять окна первых этажей открытыми. Не выгуливать собак в высокой траве, а если дети хотят поиграть в саду, пусть надевают ботинки и джинсы. Я что-то упустил, мисс Беннинг?

Я отрицательно покачала головой. Очевидно, он адвокат: этот властный вид, непринужденное поведение перед аудиторией и то уважение, с каким его слушали.

— А сейчас, думаю, пусть Клайв вернется к своему ужину. У меня был тяжелый день. Всем доброй ночи.

Он покинул холл, и я обнаружила, что дрожу, испытав облегчение. Интересно, каково это — обладать такой уверенностью, способностью успокоить людей одним тоном своего голоса и парой верно подобранных фраз? Филип Хопвуд сделал шаг вперед, он явно также испытал облегчение. У подножия лестницы стояла улыбающаяся Салли. Люди расходились по домам. Аллан Кич удалился в уголок с группой молодых мужчин. Они о чем-то живо спорили. Неужели идея «змеиных отловов» не была столь блистательно подавлена в зародыше, как я надеялась?

— Пошли пропустим по рюмочке, Клара! — предложила Салли.

Я покачала головой.

— Нет, спасибо. У меня много работы.

— Я пойду с тобой, — заявила она, то ли не замечая мою втянутую в плечи голову, то ли делая вид, что не замечает. Сколько я себя помню, я всегда так ходила, стараясь избегать ненужного внимания.

Мы вышли из особняка и пошли по усаженной тисами улочке.

— Я давно хотела с тобой поговорить, — начала Салли, которую совершенно не смущали мое молчание и нежелание общаться. — Я играю в группе. Нас пятеро: бас-гитарист, ритм-гитарист, барабанщик, саксофонист и вокалистка. Мы уже пять лет вместе.

— Вот как? — из вежливости произнесла я.

С чего бы это Салли стала делиться со мной подробностями личной жизни?

— И через несколько недель у нас не будет вокалистки. Она переезжает на север, я хотела спросить, может быть…

Я продолжала идти.

— Дело в том… — Салли запнулась. — Я знаю, что ты поешь.

Я остановилась и обернулась.

— Я не умею петь.

— Я слышала, как ты поешь. — Она улыбнулась. — Постоянно. Из окна слышно.

— Это играет магнитофон, — сказала я, размышляя над тем, является ли мой дом памятником архитектуры и разрешат ли мне вставить второе стекло.

— Клара, я в состоянии отличить магнитофонную запись от голоса человека, поющего а капелла. У тебя прекрасный голос.

Через плечо Салли я увидела, что Аллан с приятелями выходит из арки ворот, ведущих во внутренний дворик. Салли стояла к особняку спиной, поэтому не заметила, что они остановились, увидев нас. Они столпились, внимательно слушая, что говорит Аллан, который ни на минуту не сводил с нас глаз — главным образом с меня. Я заставила себя не обращать на них внимания и сосредоточиться на том, что говорила Салли. Она была чуть старше меня, ей было лет тридцать с небольшим. У нее были короткие, крашенные в ярко-рыжий цвет волосы, оливковая кожа и орехового цвета глаза. Что там она говорила? Что-то о том, что я слишком громко пою?