Шэрон Болтон - Последняя жертва

Потому что мне здесь нравится. Мне нравятся тишина, красивые старые дома. Нравится, что я редко встречаюсь с соседями. Мне нравится зелень деревьев и кустов, которые все скрывают, сглаживают резкие линии и приглушают звуки. Думаю, здесь самые плодородные во всей Англии почвы. Старые деревья достигли громадных размеров, даже молодые деревца образовали над некоторыми улочками густой зеленый навес. Сады цветут буйным цветом, а сорняки так и рвутся из-под стен домов и из заброшенных водосточных канав, пробиваясь даже между кирпичами кладки.

Я вышла на лужайку. Здесь начинались три дороги, которые вели к небольшому деревенскому пруду, к каменному мосту через реку и к поросшей ромашками лужайке с памятником павшим воинам по центру.

Когда я перешла ручей по мосту, ширина которого позволяла проехать только одной машине, внезапно услышала всплеск и подпрыгнула от неожиданности. Сразу же решила, что это выдры, подошла к кромке воды и стала вглядываться. Наша клиника принимала участие в проекте по восстановлению популяции выдр в этой части страны, и мы были постоянно настороже, пытаясь уловить хоть намек на то, что дело идет.

Мы пережили долгую дождливую зиму, после которой уровень воды в реках поднялся. Я слышала, что за мост цеплялись обломки деревьев и какой-то мусор. Я сильнее наклонилась и стала ждать, надеясь, что мои надежды оправдаются. Под мостом каменная кладка скрывалась в полумраке, поэтому приходилось вглядываться в густые тени. Я ждала, не отводя взгляда от поверхности воды, надеясь разглядеть, как предательски горят крошечные яркие глазки.

Некто хрипло, гортанно откашлялся.

Я подпрыгнула от неожиданности и чуть не упала. Я огляделась, но вокруг не было ни души. Впрочем, звук доносился из-под моста. Я вновь наклонилась, не испытывая на сей раз желания подходить слишком близко. Возможно, там прячется лисица или домашняя собака. Если только не принимать во внимание, что звук явно издал человек. Под мостом ничего нельзя было различить, кроме теней, а одного взгляда на часы было достаточно, чтобы понять: я опаздываю уже на двадцать минут.

Во что я позволила себя втравить? Могу себе представить! Пара здравомыслящих жителей безуспешно пытается успокоить окружающих. Возможно, им даже удалось уговорить констебля из местного полицейского участка прийти на собрание, и тот сейчас объясняет все более и более волнующейся аудитории, почему полиция Дорсета не может задействовать дополнительные людские ресурсы, чтобы создать «змеиные патрули».

У каждого была своя история, связанная со змеями, и каждый непременно желал ее рассказать. Меня же с чьей-то легкой руки считали местным специалистом по змеям. Люди захотят узнать, почему округа так и кишит змеями, почему умер Джон Эллингтон и что власти (в чьей бы компетенции этот вопрос ни находился) собираются предпринять. И как им уберечь собственных детей. Каждый захочет вставить слово, и ни один из присутствующих не будет прислушиваться к голосу разума. Что ж, у меня не было ответов на все эта вопросы, а попусту терять время я не собиралась. Я повернула на мост, намереваясь вернуться домой, собраться с духом и позвонить отцу.

— Клара, вот ты где! А я как раз иду за тобой! — На противоположном конце лужайки стояла запыхавшаяся медсестра Салли. — Без тебя не начинают.

Покорившись неизбежному, я последовала за Салли через лужайку по одному из трех путей, ведущих к Черч-лейн. Мы чуть спустились по холму, а потом повернули направо, и дорога привела нас в тупик. Раньше я сюда никогда не попадала, потому что здесь находился только огромный особняк в тюдоровском стиле. Мы с Салли прошли под каменной аркой и пересекли мощеный внутренний дворик. Дом, казалось, окружил нас, впереди виднелось основное крыло. Салли открыла массивные деревянные двери, и мы вошли внутрь.

Мы оказались в большом холле, отделанном темными, тускло поблескивающими панелями. Вдоль одной из стен располагалась галерея для менестрелей, куда вела богато украшенная лестница. Краешком глаза я заметила, как наверху за дверями скрылась высокая, облаченная во все черное фигура.

На ступеньках стоял Филип Хопвуд, а за его спиной — высокий плотный мужчина. Я предположила, что это и есть хозяин дома и наша местная знаменитость Клайв Вентри, миллионер, добившийся успеха и славы собственными силами, он же всемирно известный яхтсмен. Голова Вентри была повернута в сторону, как будто он тоже заметил фигуру в галерее. Однако я точно от кого-то слышала, что он живет один. У него есть слуги? Хозяин повернулся лицом ко мне, и я увидела, что ему под пятьдесят, может, чуть больше. У него были густые темные волосы, нависшие над глазами брови и немного крючковатый нос.