— К каким еще мерам вы прибегли, чтобы разыскать подсудимого?
— Мы отслеживали его кредитные карточки, но ему хватило ума не пользоваться ими. Мы также получили доступ к его банковскому счету.
— И что вы там обнаружили?
— Счет был закрыт семнадцатого июня в 9.32 утра, после снятия десяти тысяч долларов.
Эмма делает выразительную паузу.
— Вы случайно не помните, какой это был день недели?
— Пятница.
— Позвольте уточнить. Подсудимый снял со своего счета десять тысяч долларов за день до визита к дочери?
— Верно.
— Как опытный следователь, вы сочли это важной деталью?
— Разумеется, — кивает ЛеГранд. — Это послужило первым доказательством того, что Чарлз Мэтьюс заранее спланировал похищение дочери.
У Рубио Грингейта на голове целое змеиное гнездо. Причудливо переплетенные мелкие косички свисают до самого пояса. Два передних зуба из цельного золота, черные мешковатые штаны и жилет дополняют образ современного пирата. Он, сгорбившись, восседает на свидетельском месте, а Эмма Вассерштайн расхаживает перед ним взад-вперед.
— Мистер Грингейт… — начинает она.
— Называй меня Рубио, детка.
— Вот это вряд ли, — отшивает его прокурорша. — Какое вы имеете отношение к рассматриваемому делу?
— Увидел в новостях — и говорю себе: эй, да я же знаю этого парня!
— Чем именно вы занимаетесь, мистер Грингейт?
Он широко улыбается.
— Я занимаюсь переименованием, детка.
— Будьте добры, объясните присяжным, что вы имеете в виду.
Он откидывается на спинку кресла.
— За достойную плату я помогаю людям получить новое имя.
— И где вы берете эти имена?
Он пожимает плечами.
— Ну, сначала читаю некрологи. Иду в паспортный стол, представляюсь родственником усопшего или говорю, что потерял мамино свидетельство о смерти. Всегда можно придумать, как обдурить чиновников и получить у них то, что нужно.
— А что вы делаете потом, когда получите необходимые документы?
— Люди сами меня находят. Хотят испариться — пожалуйста. У меня своя машинка для ламинирования, свой печатный станок, фотостудия, а уж набивных досок больше, чем в Казначействе.
— Когда вы познакомились с обвиняемым?
— Очень давно. Двадцать восемь лет назад, если быть точным. Тогда у меня бизнес еще не был так хорошо отлажен. Я прятался от полиции, работал на чердаке одного притона в Гарлеме. Ну и вот однажды пришел этот парень, спросил меня…
— Вы сами заметили, что с тех пор прошло немало времени. Откуда у вас уверенность, что это был именно он?
— Потому что с ним был девочка. Мои клиенты редко приводят детей.
— В котором часу это происходило?
— Ну, заполночь уже. Я только после полуночи и открывался.
— Как он к вам попал?
— Ну как… Поднялся по лестнице и спросил, где я.
— И что в это время происходило на лестнице? — спрашивает Эмма.
— Это же притон… Как вы думаете, что там происходило? Кто-то ширяется, кто-то курит, кто-то дерется. Весь набор.
— Значит, он привел в это место свою дочь… И как развивались события дальше?
— Сказал, что ему нужно стать другим человеком.
— Вы не спросили зачем?
— Я уважаю личную жизнь своих клиентов. Но у него с собой был вполне нормальный комплект документов. Нормальный тридцатилетний папаша с четырехлетней дочкой. Я сделал ему номера социального страхования, и свидетельства о рождении, и даже водительские права.
— Какая у вас была такса за эти услуги?
— Полторы тысячи. Ему я сделал скидку и за ребенка взял только тысячу.
— Сколько вам понадобилось времени?
— Где-то с час.
— Как он заплатил?
— Наличкой.
— А девочка вам чем-нибудь запомнилась?
— Она плакала. Ну, думаю, поздно уже и все такое…
— И что в этой связи предпринял ее отец?
Грингейт ухмыляется.
— О, это было прикольно! Он стал показывать фокусы. Вытаскивал у нее из уха монетку и все такое.
— А девочка что-нибудь говорила?
Он на секунду задумывается.
— После того как мы все подписали и он мне отбашлял, он сказал девочке, что они играют в такую игру. И теперь у всех новые имена. Сказал, что ее теперь будут звать Делия. А она спросила, когда они позвонят маме.
Пока Эмма держит очередную драматическую паузу, я пытаюсь представить себе ту девочку. Ту девочку, которой я некогда была и которую не успела узнать. Я примеряю слова, брошенные Рубио, на собственном языке. Но сейчас я запросто могла бы стать членом суда присяжных: я ничего не помню, и все, что он говорит, звучит впервые.
Читать дальше