Том Клэнси: Государственные игры

Усевшись на место пилота, полковник зафиксировал ручку управления и обернулся к мужчине на полу.

– Хаузен? Поднимайтесь! Вы мне нужны, чтобы управлять этой чертовой штукой!

Немец все еще не пришел в себя.

– Я…, я пытался, хотел зависнуть для вас…, дважды.

– Спасибо, – поблагодарил Огаст. – А теперь давайте, действуйте…

Хаузен медленно начал забираться в кресло второго пилота.

– Чуть быстрее, пожалуйста! – крикнул ему Огаст. – Я понятия не имею, что тут делаю!

Постанывая, Хаузен рухнул в кресло, провел рукавом по налитым кровью глазам и взялся за ручку управления.

– Нормально, – пробормотал он едва слышно. – Я…, я ее держу.

– Выскочив из кресла пилота, полковник со злостью зашвырнул Доминика в салон и вернулся к открытой двери. Он высунулся наружу. Буасар мужественно пробирался к Маниготу.

– Мы здесь уже в безопасности! – прокричал Огаст Буасару. – Когда выручишь Манигота, отцепи трос?

Буасар дал знак, что понял, и Огаст снова нырнул в вертолет.

– Эй, там, наверху, как вы там? – прокричал он Хаузену.

– Мне уже лучше, – неуверенно ответил немец.

– Удерживайте вертолет на месте, пока не получите команду, – приказал ему Огаст. – Потом вернемся на фабрику.

Хаузен показал, что понял. Полковник поднял Доминика с пола и теперь уже швырнул в кресло.

– Не знаю, что ты там натворил, – сказал Огаст, стоя перед французом, – но надеюсь, что что-то достаточно серьезное, чтобы избавиться от тебя навечно.

Еще не придя до конца в себя, с окровавленным лицом, Доминик через силу поднял взгляд на полковника, его губы растянулись в злой улыбке.

– Вы можете остановить меня, – процедил он сквозь зубы, – но всех нас вам остановить не удастся. Нетерпимость…, расовая нетерпимость – это дороже золота.

Огаст фыркнул. И снова оглушил француза ударом по голове.

– Значит, на моем счету кое-что завелось, – заключил полковник.

Когда голова Доминика завалилась набок, Огаст вернулся к открытой двери. Дрожащими от напряжения руками он помог Маниготу попасть в салон. Когда Буасар избавился от троса, Огаст помог и ему. Затем полковник закрыл дверь и тяжко рухнул на пол.

Самое грустное заключалось в том, что этот выродок был прав. Расизм продолжал расцветать махровым цветом, как и его проповедники. Полковник свыкся с борьбой против этих нелюдей. И справлялся с этим очень неплохо. Да и сейчас получается не хуже, признался он себе. И хотя на то, чтобы его разум прислушался к голосу сердца, потребовалось время, полковник уже знал, что, когда они приземлятся, ему нужно будет сделать телефонный звонок.

К тому времени, когда “оспри” вернулся, люди из жандармерии уже зачистили всю фабрику. “Якобинцев” захватили и на них надели наручники. Их по двое препроводили в отдельные офисные помещения. К каждой паре приставили по два охранника. Байон был убежден, что все мученики и герои являлись либо эксгибиционистами, либо марионетками в руках трусов. Они были менее склонны что-либо совершить, если на них некому было смотреть или их никто не провоцировал. Быстрый развал обороны “якобинцев” только укрепил определенные убеждения полковника относительно террористов. И прежде всего, что это трусливые стадные животные, которым не хватает духу сражаться, как только они остаются сами по себе или сталкиваются с равной или превосходящей их силой.

Какова бы ни была истина, но к тому времени, когда были затребованы полицейские автобусы, чтобы забрать арестованных, всякое сопротивление уже прекратилось. Были вызваны и машины “скорой помощи”, хотя Байон настоял на том, чтобы ему оказали помощь на месте и он остался здесь до возвращения “оспри” и “лонгрейнджера”. Вместе с остальными полковник наблюдал за происходившей в воздухе борьбой. До тех пор пока пилот самолета не доложил, что Доминика взяли, никто не знал, чем кончится затея Огаста.

Когда “оспри”, а вслед за ним и “лонгрейнджер” приземлились, Огаст взялся лично передать Доминика жандармерии. Они появились из вертолета бок о бок, полковник удерживал предплечье француза в болевом замке. Попытайся тот сбежать, Огаст простым движением руки вызвал бы нестерпимую боль в кисти задержанного.

Доминик бежать не пытался. Он едва передвигал ноги. Огаст тут же сдал его жандармам. Сам полковник сел в микроавтобус вместе с Байоном и четырьмя его людьми.