Уоррен Мерфи - Крайний срок

– Неплохо? Нет, для мужчины моего возраста это просто отлично!

Она взяла его за левую руку и протерла участок кожи смоченным в спирте ватным тампоном. Готовясь сделать ему укол, она говорила:

– Помните, что делясь своей радостью со всеми доступными вам половозрелыми женщинами, вы более не стреляете наугад. Соблюдайте осторожность, иначе наплодите столько Липпинкоттов, что больше не будете знать, что с ними делать.

– Мне бы одного, – сказал он. – И довольно.

Он улыбнулся, когда игла проткнула кожу, представляя себе, как по его жилам разливается здоровье и довольство жизнью. Доктор Елена Гладстоун вводила ему препарат неторопливо; засосав в шприц кровь, она ввела ему в руку получившийся раствор.

– Вот и все, – сказала она, убирая иглу. – Вы в порядке еще на две недели.

– Знаете, я могу пережить вас, – сказал ей Липпинкотт, спуская рукав.

– Возможно, – сказал она.

Он застегнул пиджак на все три пуговицы. У Елены Гладстоун красивая грудь. Странно, что он не замечал этого раньше. Ножки и бедра тоже ничего себе. Не пытаясь скрыть свои намерения, он подошел к двери и запер ее на два замка.

Повернувшись, он увидел на лице доктора Гладстоун широкую улыбку. У нее был большой соблазнительный рот, полный чудесных зубов, и притягательная улыбка. Мужчине трудно устоять перед такой улыбкой, и она почувствовала это. Она сама стала расстегивать блузку, но Элмер Липпинкотт-старший не отпустил ей на это времени. Он с не свойственной для 80-летних стариков стремительностью пересек кабинет, поднял ее сильными руками над полом и поволок к синему замшевому дивану.

Наверху, в спальне Элмера Липпинкотта, проснулась его жена Глория. Сначала она сладко потянулась, потом открыла глаза. Посмотрев направо и не обнаружив рядом мужа, она взглянула на часы на мраморном прикроватном столике. Потом она с улыбкой потянулась к кнопке радом с часами.

Спустя 20 секунд в спальню вошел через боковую дверь высокий зеленоглазый брюнет в спортивной майке и синих джинсах.

Глория Липпинкотт устремила на него выжидательный взгляд.

– Заприте двери, – распорядилась она.

Он запер все двери и замер.

– Обследуйте меня, доктор, – сказала она.

– Для этого я здесь и нахожусь, – ответил доктор Джесс Бирс, широко улыбаясь.

– Изнутри, – уточнила Глория Липпинкотт.

– Конечно, – сказал он. – Для этого я здесь и нахожусь. – Он шагнул к ней, спуская джинсы.

Элмер Липпинкотт застегнул молнию на штанах и опять надел пиджак.

– Вы совсем как молодой, – сказала ему доктор Елена Гладстоун. – Ммммммм....

– А как же! Спасибо здоровому образу жизни, диете и...

– Хорошей дозе любовного раствора из лаборатории «Лайфлайн», – закончила за него рыжая докторша, вставая с дивана и оправляя юбку.

– Я щедро жертвую деньги на благотворительность, – сказал Липпинкотт. – Но ваша лаборатория – первая, отплатившая мне добром за мою щедрость.

– Нам только приятно оказать вам услугу.

На столе у Липпинкотта зазвенел внутренний телефон. Он поспешно схватил трубку.

– Я думаю о тебе, дорогой, – сказала Глория Липпинкотт.

– А я – о тебе. Как самочувствие?

– Превосходно, – ответила жена, борясь со смехом.

– Что тебя развеселило? – поинтересовался Липпинкотт.

– Доктор Бирс. Он меня обследует.

– Все в порядке?

– В полном порядке, – ответила Глория.

– Чудесно, – сказал Липпинкотт. – Делай все, что скажет доктор.

– Можешь не сомневаться, – сказала Глория, – я сделаю все, что он мне скажет.

– Хорошо. Увидимся за обедом.

– Пока, – пропела Глория и повесила трубку.

– Славный парень этот доктор Бирс, – сказал Липпинкотт Елене Гладстоун. – Не отлынивает от работы.

– За это мы ему и платим, – ответила Елена, отвернувшись от старика, чтобы скрыть усмешку, и застегивая блузку.

Начало аллеи, ведущей к обширному имению Липпинкоттов, караулили охранники. У толстых железных ворот в каменной стене в 12 футов высотой дежурила охрана. Охранники бродили вокруг самого дома, за дверью тоже околачивались двое. Один из них позвонил Элмеру Липпинкотту в кабинет, чтобы сообщить о прибытии Римо и Чиуна. Второй повел их по холлу, увешанному оригиналами кисти Пикассо, Миро и Сера, разбавленными гуашевыми миниатюрами Кремонези.

– Какие уродливые картинки! – заметил Чиун.

– Бесценные произведения искусства! – возразил охранник.

Чиун взглядом уведомил Римо о своем мнении об охраннике как о человеке, лишенном вкуса, а то и разума, от которого следует держаться подальше.