Уоррен Мерфи - Крайний срок

– Она занята тем же делом, – сказал Смит. – Пытается выследить человека, написавшего президенту письмо насчет Липпинкоттов.

– Где конкретно?

– В Нью-Йорке, – ответил Смит и показал в ту сторону, где на расстоянии четырех миль высился город Нью-Йорк.

Римо поднял оконную раму и высунулся наружу.

– Руби! – крикнул он во тьму. – Я тебя больше не боюсь!

Он сделал вид, будто прислушивается, а потом отошел от окна.

– Она говорит, что пока ничего не выяснила.

– Я ничего не слышал, – сказал Смит.

– Тут всего четыре мили, – сказал Рима. – На таком расстоянии слышен даже шепот Руби.

– Приятная женщина, – сказал Чиун. – Она может родить чудесных ребятишек.

– И думать забудь, Чиун! – сказал Римо.

– Верно, – согласился Чиун и продолжил сценическим шепотом, обращаясь к Смиту: – Руби на него не польстится. Она неоднократно говорила мне, что считает Римо слишком уродливым, чтобы стать отцом ее детей.

– Что? – окликнул его Рамо.

– Руби сказала кое-что еще, – вспомнил Смит. – Воспроизвожу буквально: «Передайте этому тупице, что я разберусь в этом сама, не дожидаясь его».

– Так и сказала? – насторожился Римо.

Смит кивнул и продолжал:

– Элмер Липпинкотт-старший находится у себя в Уайт-Плейнс. Он ждет вас. Ему сказали, что вы – консультанты правительства, которым поручено предложить его семейству новую систему безопасности. Держите со мной связь: я передам вам, что удалось разузнать Руби.

– Обойдемся, – сказал Римо. – Мы сами все выясним еще до того, как она найдет, где припарковаться.

После ухода Смита Римо сказал Чиуну:

– Я по-прежнему считаю, что охранять Липпинкоттов – глупое занятие, папочка. Разве мы телохранители? Пускай наймут себе охрану.

– Ты совершенно прав, – ответил Чиун.

– Погоди-ка! Повтори это еще раз.

– Ты совершенно прав. Зачем повторять?

– Мне захотелось насладиться звуком этих слов, – сказал Римо. – Если я совершенно прав, то зачем нам этим заниматься?

– Очень просто. Ты слышал, что говорил император Смит. Если мы сделаем это, то сэкономим Америке уйму долларов. Естественно, в таком случае часть долларов перейдет нам.

– Говоря о спасении доллара, Смит имел в виду совсем не это, – возразил Римо.

– Разве? – огорчился Чиун. – О, человеческое двуличие! Учти, Римо, за свою историю Дом Синанджу работал на многих императоров, но этот – единственный, который никогда не говорит того, что на самом деле подразумевает, и всегда подразумевает не то, что говорит.

– Это точно, – сказал Римо. – Но мы все равно будем выполнять задание.

– Зачем?

– Чтобы преподать урок Руби. – Сказав это, Римо вернулся к открытому окну, высунулся и крикнул: – Руби, ты меня слышишь? Мы уже идем!

Шестью этажами ниже ему ответил густой техасский бас:

– Заткнись, парень! У нас на этой неделе игра.

– Исчезни! – откликнулся Римо.

– Что ты сказал, парень?

– Ты не только тупой, но и глухой? Я сказал «исчезни».

– Ты в каком номере, парень?

– А капитаны ваших болельщиков – уроды! – присовокупил Римо.

Так была обеспечена победа команды «Гиганты» в первой игре сезона: все защитники первой линии «Далласских ковбоев» за два дня до встречи угодили в больницу. Игроки общим весом в полторы тонны предпочли наврать тренеру, что больны, а не признаться, что на самом деле у них вышла потасовка с одним дряхлым азиатом и одним худощавым бельм в холле четырнадцатого этажа гостиницы «Мидоулендс-Хилтон», в результате которой все они разлетелись по углам, как кегли. Противник, обрадовавшись прорехам в защите «Ковбоев», озверел и выиграл 9:8, причем выигрыш был бы сухим, если бы «Гиганты», устремившись вперед, не забыли об обороне. Римо и Чиун не видели матча: они находились в Нью-Йорке.

Элмер Липпинкотт-старший тихо поднялся с огромной кровати, стараясь не разбудить спавшую рядом с ним жену Глорию. Липпинкотту было восемьдесят лет, он был высок и тощ, лицо его оставалось худым и обветренным еще с той давней поры, когда он искал нефть в пустынях Техаса, Ирана и Саудовской Аравии, а также в пышущих испарениями джунглях Южной Америки.

Легкость его движений не соответствовала преклонному возрасту. Он был краснолиц, волосы, несмотря на седину, сохранили густоту. Если бы в его голубых глазах мелькал огонек веселья, его можно было бы принять за содержателя ирландского бара, двадцать лет тому назад давшего зарок не пить. Однако взгляд Элмера Липпинкотта был тверд и пронзителен. Впрочем, сейчас, когда он смотрел на мирно спящую жену, взгляд этот смягчился. Глория Липпинкотт была блондинкой двадцати пяти лет, кожа ее была изумительно гладкой, тогда как у Липпинкотта – жесткой, как наждак.