Уоррен Мерфи - В руках врага

Стараясь не шуметь, он задвинул ящик и, чертыхнувшись, быстро выдвинул его снова. Вечно он такими ящиками прищемлял себе мизинец.

Звали его Римо, и он плыл в голубых водах океана неподалеку от западного побережья Флориды. Он делал редкие мощные гребки, рассекая глубокую воду мускулистым телом, точно плавником, минуя зеленые водоросли и рифы, где ловцы крабов снимали для других урожай. В то утро на берегу по радио предупредили о появлении акулы, и большинство пловцов-любителей решили провести весь день на берегу с джином и лаймовым соком, рассказывая истории о своих невероятных подвигах, и их героизм возрастал по мере восхождения солнца к зениту и убывания джина в бутылках, пока рассказчики и слушатели поглощали куски свежего крабьего мяса и печеной кефали, макая их в сладкий соус.

Римо отправился вслед за четырьмя ныряльщиками с подводными ружьями, но плыл чуть поодаль, то опережая их, то оставаясь далеко позади, пока все четверо, заметив его, не решили остановиться и всплыть на поверхность. Водная поверхность из глубины всегда кажется блестящей. Он быстро поплыл навстречу сияющей глади и, точно дельфин, выпрыгнул в воздух, так что вода только всплеснулась у него около пяток, и в последний миг его мощного взлета со стороны могло показаться, что он стоит по щиколотку в воде. Он рухнул обратно в воду, широко расставив руки и шумно взметнув веер брызг, чем предотвратил новое погружение с головой.

Тут и ныряльщики прорвали водную поверхность рядом с ним.

Отфыркиваясь и отплевываясь, они сняли маски и вынули изо рта трубки, подсоединенные к кислородным баллонам.

— Ладно, мы сдаемся, — сказал один из них. — Где же ваш запас кислорода?

— Что? — спросил Римо.

— Запас кислорода.

— Там же, где у вас. В легких.

— Но вы же провели вместе с нами под водой двадцать минут.

— Неужели?

— Так как же вы дышали?

— Никак. Не под водой же, — ответил Римо и нырнул, косо погрузив тело в зелено-голубую прохладу. Он наблюдал, как ныряльщики погружались, взбурлив вокруг себя воду, делая порывистые движения телом и загребая руками; при этом они тратили массу энергии понапрасну, заставляя мышцы работать с излишней затратой сил, делая глубокие вдохи от неумения правильно дышать: их мозг был заперт и, как им казалось, пределах человеческих возможностей, так что даже и тысяча лет тренировок не научили бы их использовать хотя бы десятую часть таящейся в их организме силы.

Все дело было в ритме и в дыхании. Количество грубой физической силы человека в пересчете на унцию веса куда меньше, чем у любого другого животного на земле. Но возможности мозга безграничны в сравнении с прочими живыми существами, а поскольку мозг находится в ярме, то и все тело тоже. Из века в век люди умирают, исчерпав жизненные ресурсы организма, в то время как возможности их мозга использовались лишь на десять процентов. Ну и тогда зачем он вообще нужен — как они себе его представляют? Что это такое? Атавистический орган вроде аппендикса, что ли? Неужели они не видят? Неужели они не понимают?

Однажды он упомянул об этом в разговоре с врачом, которому никак не удавалось нащупать его пульс.

— Поразительно! — сказал врач, от которого смердело, как от жирной туши.

— Но ведь так и есть! — сказал тогда Римо. — Человеческий мозг, по сути, отживший орган.

— Но это же абсурд! — возразил врач, прикладывая стетоскоп к сердцу Римо.

— Да нет же! Разве не правда, что люда используют в своей жизни менее десяти процентов мозговых клеток?

— Правда. Это общеизвестно.

— Но почему только десять?

— Восемь, — поправил врач, дуя на конец стетоскопа и грея его в ладонях.

— Но почему?

— Потому что их слишком много.

— В мире до чертовой матери филеминьонов и золота, и тем не менее все используется. Почему же не используется полностью мозг? — настаивал Римо.

— Он и не предназначен для использования полностью.

— Но ведь десять пальцев на руках, и каждый кровеносный сосуд, и обе губы, и оба глаза — используются полностью! Почему же не мозг?

— Тише! Я пытаюсь услышать ваше сердцебиение. Либо вы умерли, либо у меня испортился стетоскоп.

— Сколько ударов вам нужно услышать?

— Я надеялся получить семьдесят два в минуту.

— Получите!

— А, вот оно! — воскликнул врач, взглянул на свои часы и через тридцать секунд объявил: — Надейтесь, и вам воздастся.

— Хотите услышать учащенное вдвое? Или вдвое замедленное? — спросил Римо.