Уоррен Мерфи - Вторжение по сценарию

– Выбор за вами, – твердо проговорил Сейко. – Вы сдаваться и говорить горожанам, чтобы они сложили оружие, или умираете.

Съежившись, Бэзил Кловз попытался отвернуться от брызжущей изо рта японца слюны. За спиной державшего его голову солдата он разглядел нацеленный на них объектив видеокамеры. Может быть, от него требовалось сыграть роль героя-патриота?

Шедший по улице человек, увидев их, застыл от изумления и кричал, заикаясь от волнения: «Но мы же в Америке! В Америке!». В следующее мгновение его уже окружила толпа японцев и заколола штыками.

Мэру Кловзу внезапно пришло в голову, что перед ним, возможно, вовсе не съемки, а взрывы, звук которых долетал до его кабинета, были не спецэффектами. Может быть, и звучавшие время от времени автоматные очереди были вовсе не безобидными?

В этот момент Кловз понял, что натворил, и принял решение.

– Я никогда не сдамся, – тихо проговорил он.

Тут же раздался гортанный выкрик, а потом громыхание танка. Державший его японец повернул голову мэра в сторону залепленной грязью гусеницы, чуть поблескивавшей металлом там, где соединялись звенья. Она придвинулась ближе.

– Может быть, вы передумать? – спросил третий помощник Сейко.

– Ни за что, – выкрикнул мэр Кловз. Он знал, что они не смогут его раздавить, не задев четырех своих, прижимавших его к земле. И тем не менее, гусеницы танка продолжали медленно надвигаться на него.

Сжимавший его голову японец внезапно отпустил руки и отошел в сторону.

Кловз поднял голову, но и только – остальные продолжали крепко держать его.

Через секунду железное звено коснулось носа мэра города Юма. Он закричал, но его крик скоро заглушил треск перемалываемых костей. Бэзил Кловз уже не слышал, как содержимое его головы с бульканьем брызнуло во все стороны на тротуар.

Третий помощник режиссера Харачи Сейко приказал подать танк назад, чтобы оператор мог заснять голову мэра крупным планом. Потом танк снова двинулся вперед, и продолжал сновать туда-сюда, пока от нее не осталось лишь мокрого кровавого пятна.

Линда Бэст лишь краем уха слышала, что в Юме снимают фильм. До рождественских каникул оставался всего один день, а это означало, что придется проверить кучу работ и дать еще одну контрольную для третьеклассников в Начальной школе имени Рональда Рейгана. Поэтому, когда она раздавала листки с заданием, а в кабинет вошел солдат с азиатскими чертами лица, мысль о кино пришла ей в голову самой последней.

Линда увидела в руках солдата автомат Калашникова, и сразу же вспомнила о трагедии в Калифорнии, когда маньяк в военной форме убил и покалечил больше тридцати детей.

С криком: «Нет!» она швырнула стопку бумаг ему в лицо. Тот увернулся, и Линда Бест прыгнула на человека в камуфляже, прежде, чем тот смог опомниться. Она схватила автомат, совершенно не ощущая, что острая сталь штыка режет ей руку. Другой рукой Линда ухватилась за ствол Калашникова и дернула оружие на себя. Азиат пытался бороться, но он, в отличие от Линды, был маленького роста. Один за другим, дети полезли под парты.

– Отпустите, – всхлипывая, проговорила Линда.

В ответ азиат прорычал что-то невразумительное. Сквозь шум борьбы до нее донеслись звуки суматохи, творившейся в коридорах школы, треск, похожий на взрывы хлопушек. До Линды с трудом доходило, что там происходит. Все ее мысли, вся энергия сосредоточились на вспотевшем от борьбы лице, которое, скривилось от напряжения прямо перед ней.

Линда Бест знала, что у нее не хватит сил одолеть противника. До сих пор ей удавалось сыграть на неожиданности. Краем глаза она заметила, что кто-то из детей ползет к дверям. Молодцы, подумала она. Бегите же, позовите кого-нибудь на помощь.

Внезапно Линда почувствовала, что левая рука начинает слабеть. О нет, только не сейчас, пронеслось у нее в голове. Она беззвучно застонала.

Господи, дай же мне силы! Вдруг она увидела, что по локтю стекает струйка крови – все это время Линда изо всех сил сжимала острие штыка. Она разжала ладонь, и японец замешкался, чтобы перехватить автомат поудобнее. В это мгновение Линда ногой нанесла ему удар в пах. Согнувшись, японец выронил свой Калашников, скользнувший в руки девушки.

Линда Бест никогда в жизни не держала в руках автомата, ни сделала ни одного выстрела в тире. Она ни разу не ударила кого-нибудь в раздражении. У нее просто не возникало такого желания. Но в то декабрьское утро, когда под ногами, ища убежища, ползком пробирались к выходу дети, она нашла в себе силы навести ствол незнакомого оружия на человека, имевшего неосторожность зайти в ее класс с кровожадными намерениями, и одной очередью выпустить в него все содержимое магазина.