Эдди Шах - Оборотни

— Перестаньте убиваться.

— Вносит разнообразие. Но обычно я предоставляю это вам.

Он засмеялся.

— О’кей, ушлый парень. Теперь вас что-то веселит?

— Ну вот, мы здесь, заточенные в небольшом купе поезда, несущегося через всю Америку, за нами охотятся ЦРУ, ФБР и черт знает кто еще, а вы беспокоитесь о сексуальной жизни бывшего супруга. Боже, наверное, достойный человек.

— Он был дерьмом.

— Зачем же тогда… — Эдем замолчал, развел руками.

— Затем, что некоторым из нас нравится дерьмо. Не спрашивайте почему. — Она засмеялась вместе с ним. — Он ведь был еще и дешевкой. Однажды купил мне ручную сумку Луиса Вюттона. Ваш чемодан, когда мы уходили из отеля, напомнил мне о ней. Это случилось на вторую годовщину нашей свадьбы. У сумочки сломался замок, и я отнесла ее обратно в магазин. Мне сказали, что это не Вюттон. Дешевая подделка из Гон-Конга. Можете ли вы в это поверить?

— А что он сказал?

— Что он купил ее в Нью-Йорке во время своей поездки туда. И если он вспомнит адрес магазина, то вернется и подаст в суд на мерзавцев. Вот вам и Питер. Дешевый лжец и бабник. А я не могу его забыть. Какая смешная патетика, правда?

— Нет, это просто человечно.

— Глубокое понимание. А что же вспоминаете вы?

— Не женщин, нет. Своих родителей, своего брата-близнеца.

— У вас есть близнец?

— Был. Все они умерли, когда мне исполнилось девять лет.

— Вы же говорили, что они уехали, что у вас были опекуны.

— У каждого есть что скрывать.

— И это был совершенно похожий на вас близнец?

— Да.

— Это значит, что вы произошли из одного яйца. Правильно?

— Как будто. — Верный своей обычной сдержанности, он не добавил, что когда-то тщательно изучал все, что касается близнецов и их взаимоотношений.

— В средней школе я дружила с одним мальчиком. Он был близнецом, его брат играл в футбольной команде. Если тот получал травму, мой мальчик тоже страдал. Мы обычно вместе ходили на игру, и мне приходилось видеть, как он вдруг начинал корчиться от боли. Вроде бы без причин. А я смотрела на поле и видела, что брата подковали.

— Да. Что-то вроде этого. — Он засмеялся. — Мне вспоминается, что однажды я получил от отца затрещину. Я что-то сделал неправильно. И я помню, он сказал, что ему стыдно наказывать нас обоих, когда лишь один из нас провинился. Та затрещина досталась нам обоим.

— Вы хорошо его помните?

— Он всегда со мной.

— Тогда вы счастливчик. Вы не одиноки. Разве это плохо?

— Но я не знаю, почему я жив, а он мертв.

— А как его звали?

— Маркус.

— Приятное имя. Я рада, что у вас есть, кого любить. Это важно.

Кремль

Москва

Они вместе вышли в коридор, Ростов чуть сзади, пропуская вперед более пожилого и старшего по званию человека.

— Ваша голова на плахе, — сказал председатель, когда они пошли рядом. — И вы это должны знать, верно?

Ростов пожал плечами. Он был в форме, при погонах.

Шли медленно, в темпе пожилого, молча. В этом коридоре власти, где даже стены имеют уши, не очень-то разговоришься.

— Быть президентом в такое время, — сказал председатель, — работа незавидная. Со всеми проблемами, которые у нас возникают в республиках. Я бы себе такого не пожелал.

Они провели с президентом полчаса. За все это время председатель не произнес ни слова, предоставив Ростову возможность сообщить о событиях последних нескольких недель.

— Запутанная история, — сказал президент, когда Ростов закончил. — Но, вне сомнений, в ней есть и последовательность, и особая логика. Моя озабоченность, помимо безопасности наших людей, касается того, чтобы снова не столкнуть американцев с нами. Всегда трудно верить прежним противникам. Когда я встречусь с американским президентом в Берлине, я сделаю все возможное, чтобы он мне поверил.

Прощаясь, он попросил держать его в курсе событий. Он уважал американского президента. Ему не хотелось, чтобы все это дело встало между ними.

— Он им тоже полностью не доверяет, — сказал председатель, когда они вышли во двор. Стоял ясный день, хотелось чуть подышать свежим воздухом. Председатель сделал знак водителю, чтобы тот не спешил с машиной. За пределами слышимости спокойней говорить о главном. — Но ему приходится пытаться. Точно так же, как нам. И, я полагаю, как американцам. В прежние дни все было проще. Мы знали, где находимся. Теперь, в это мирное время, хрупкое доверие легко подвергнуть испытаниям и поломать. Надеюсь, что все это пройдет хорошо у Дмитрия Дмитриевича.