Поль-Франсуа Уссон - Кристаль

Сидя на берегу, Имир вновь вспоминал о своем обещании. Огонь с давних пор заставлял его отводить глаза. Лишь холод и снег его умиротворяли. Он мог часами сидеть неподвижно под сенью холодной белизны. Он охотно воображал, как сливается с этой стихией — льдом, снегом, застывшей землей, — становится ее неотъемлемой частью. В нем столько сил, и однако… этот жар и холод, это пустое зеркало, не отражающее лиц… Иногда по ночам он кричал от страха, оставаясь один на острове своей тайны.

«Все это только иллюзия», — по вечерам шептал ему брат в темноте их общей спальни. Бальдр, нежный и всеми любимый, излучающий свет, не по годам разумный, гораздо более подвижный, чем он.

Имиру понадобилось время, чтобы понять, что если на людях родители восхищались его силой, его надежным оберегающим присутствием, то причиной тому был неосознанный стыд. У них родились два мальчика вместо ожидаемых мальчика и девочки. Близнецы росли, и под влиянием жизненных трудностей все больше становилась заметна разница между ними. Здоровяк все больше замыкался в своей роли героя защитника, а его близнец, более мягкий и нежный, с каждым днем становился все менее мужественным. Отвергаемый, хотя и чтимый родителями, Имир довольно рано утратил вкус к чему бы то ни было — в прямом и переносном смысле. Врачи опускали руки перед такой странной нечувствительностью. Мир без вкуса и запаха. Безмолвный и холодный.

Каждую весну, когда вся природа возрождалась заново и наступала пора свадеб, толпы женихов и невест, а также их родственников устремлялись в родительский магазин, пополняя кассу. Родители, в глубине души испытывающие раздражение от такого наплыва клиентов, мало-помалу сворачивали торговлю. В каталогах появлялось все больше хрустальных чаш, хрупких стеклянных миниатюрок с изображениями животных, оправленных в золото, камей и прочих безделушек в таком роде. Так продолжалось до той ночи под Рождество, пока огонь не поглотил эту безвкусную вселенную без остатка.

Имир и Бальдр. Их любовь уцелела под грудами пепла и льда и длилась все эти годы ледяного безмолвия. Любовь близнецов — особое сокровище. Затерянный остров, где обитали два одиночества, остров, которым более сильный из братьев безжалостно правил вдали от остального мира.

Имир смотрел на море, обнимавшее берег распростертыми руками, которые чуть вздрагивали от порывов ветра, швырявшего в них пригоршни снега. Он знал, что легкая белая взвесь заключает в себе мириады крошечных ледяных кристалликов. Каждый из них неповторим. Резкие перемещения этих бессчетных хрустальных звездочек выглядели как миниатюрные белые смерчи. Иногда, скользя по льду на широко расставленных ногах, Имир и Бальдр запутывались в этих длинных вуалях зимы, упиваясь холодом и страхом, что лед проломится под ними, не выдержав веса двух тел.

Слезинки, застывшие на морозе, задержались на его щетине.

По колено утопая в грязном снегу на стоянке, гигант плакал, сам того не замечая. Наконец он напомнил себе, что у него есть цель. Ослабевшая ненадолго пружина снова сжалась. Он поднялся в кабину автобуса, завел мотор и вырулил со стоянки на дорогу, едва различимую во тьме.

Бьорн думал: «Для того чтобы как следует рассмотреть стену, нужно время. Вид стены может доставить не меньше удовольствия, чем красивый пейзаж. На первый взгляд все стены похожи. Нужно смотреть на них с любовью и терпением золотоискателя, просеивающего песок. Это развивает тягу к красоте. Пусть по ним вьется плющ, преодолевая все их неровности, — а мы будем смотреть, утопая в этом блаженном созерцании. Коллективная память требует, чтобы стены были старые, в трещинах и выбоинах, по которым скользят ящерицы… Стены пробуждают эмоции. Кажется, что стены вырастают из прошлого, из незапамятных времен; наши глаза замечают расшатанные камни, которые выступают из них и потихоньку осыпаются в пустоту. Округлый выступ среди ровного пространства… Каждая стена, на которой мы останавливаем взгляд, это будущие руины. Мы стоим перед ними прямо, мы не позволяем им слишком нас зачаровывать. Когда-нибудь мы станцуем на них, с трудом держа равновесие среди их рухнувших зубцов».

Стену, перед которой Бьорн стоял сейчас, он недоверчиво разглядывал уже довольно долго. Ему казалось, что он погрузился в бездумное созерцание, но тут сработал профессиональный навык, и отсутствующий взгляд комиссара оживился. Дыхание его немного участилось, он нервно переступил с ноги на ногу. Глядя на стену прачечной, он представлял себе тени прошлой ночи.