Оке Эдвардсон - Зов издалека

— Иде ты таперь, деушка?

— Я тут, Эстер… Что это с тобой нынче? Где ты витаешь?

— Дак спроси у кого… была гдей-то здеся, в постели…

— Жар у тебя, что ли… — Девушка положила ей ладонь на лоб.

— Наложение рук… полезно и приятно… — пробормотала Эстер.

— Чашку чаю?

— Спроси у кого… кто ее знает, старую клячу… чаю ей или чего…

— У Эстер нынче веселое настроение.

— Кофий она хочет, Эстер-то, не чай, а кофий… — Эстер надоело имитировать деревенский диалект, подслушанный в фильме по повести Астрид Линдгрен, и она перешла на обычный тон: — Знаешь, лежу я и все время думаю об одной вещи.

— Какой вещи?

— Ты обращаешь внимание, кто живет здесь у нас во дворе?

— В каком смысле?

— В каком смысле… в таком и смысле. Вы же все работаете со стариками… ходите по домам.

— Эстер хочет спросить, помним ли мы наших клиен… ну, тех, кого мы навещаем? Ясное дело. Конечно, помним.

— Нет-нет… я не про то. Других… ну, тех, кто здесь живет.

— Другие?

— Ну да… дети. Дети с мамами.

— Вот Эстер про кого… Не знаю… даже не знаю, что сказать… Нет, не думаю…

— Что ж… на нет и суда нет.

— А Эстер имеет в виду кого-то…

— Да ладно… проехали.

Что она все время повторяет — Эстер да Эстер… У нее даже голова заболела слушать свое имя.

— В общем… тут была маленькая девчушка. Рыженькая такая. Она все сидела вон там, — показала она за окно. — И мать… Куда-то они пропали.

— Эстер их уже не видит?

— Эстер их уже давно не видит.

— Рыжая девочка? А сколько лет?

— Маленькая… лет пять. Может, шесть. Нет, наверное, пять.

Девушка задумалась. Или сделала вид, будто задумалась. От нее пахло табаком. Наверное, соображает, под каким предлогом выйти покурить.

— И мама ее тоже курила…

— Что сказала Эстер?

— Я сказала, мать этой рыженькой тоже курила… Если это, конечно, ее мать.

— А как она выглядела? Мать?

— Светловолосая… а как выглядела… Как все молодые выглядят нынче.

— А она молодая?

— Для меня теперь все молодые.

Девушка улыбнулась и снова задумалась. Или притворилась.

— Нет… — сказала она после паузы. — Не помню… Я их как бы не вижу перед собой. Но я же и во дворе-то не бываю. Приду, сделаю, что надо, — и по другому адресу… Нет. Не помню.

— А теперь Эстер хочет кофе, — сказала Эстер Бергман. Она уже втянулась в эту игру — называть себя в третьем лице.

Та опять положила руку ей на лоб.

— Пусть Эстер лежит и никуда не выходит, — сказала она. — Сейчас принесу кофе.

— Куда мне идти?..

А теперь она сидела у окна, подставив руку дождю. Хорошо, что дождь. Старики тяжело переносят жару. Она слышала, что даже и в других странах старики в жару стараются никуда не выходить.

Она убрала руку, но окно не закрыла. Мокрый сад пах, как в детстве.

И вдруг ее словно ударило — ей показалось, что там, за окном, мелькнула рыжая головка. Она наклонилась и открыла окно настежь, чтобы лучше видеть. Нет… показалось. Несколько детей играли под навесом, но рыжих среди них не было. Вот так, подумала она. Уже и привидения мерещатся.

Анету Джанали выписали из больницы. В квартире воздух застоялся. Она открыла окно. Ветра почти не было, но на подоконнике взвилось маленькое облачко пыли. Первое, что она сделала, — включила стереосистему. И это был не джаз.

Время еще не позднее, середина дня, но ей казалось, что наступил вечер. Яркое августовское солнце уже не просвечивало насквозь всю квартиру. Это хорошо — и для души, и для головы, решила она и налила себе немного виски из почти полной бутылки, так и стоявшей на столе в кухне. Последний раз она пила виски как раз в тот вечер, когда ей сломали челюсть. Странное чувство… они сидели здесь с Лиз, выпили по глоточку виски и пошли пройтись. А теперь она вернулась и тоже налила себе глоток, словно все это время каким-то образом взяли в скобки. Лучше бы это произошло на службе… Она отхлебнула чуть-чуть и сморщилась, насколько позволяла еще не зажившая челюсть. Алкоголь тут же маленьким костерком побежал по нервам и сосудам. Куда лучше болеутоляющего. Она сделала еще один крошечный глоток. Ник Кейв пел, как он стоит в углу медленно темнеющей комнаты… people they ain’t no good… Но она не вслушивалась в текст, положила ноги на стол и вдыхала запахи своей квартиры. «Я и в самом деле неплохо себя чувствую, — подумала Анета. — Даже хорошо».

Эстер Бергман пила кофе, а размышляла совсем о другом. Молодой человек по радио сказал, что уже восемь часов. Она давно встала и оделась. Из социальной службы сегодня не придут, и слава Богу.