Бернар Миньер - Лед

В полночь Сервас, как всегда, еще не спал. Закрыв дверь, он погасил настольную лампу и выключил свой допотопный компьютер, который достался ему после развода и работал еще на «Windows 98». Он открыл большую застекленную дверь гостиной и вышел на балкон. Улица была пуста. Только какой-то автомобиль кружил без конца, пытаясь найти местечко для парковки в двойном ряду собратьев, стоящих бампер к бамперу. Как и во всех городах, здесь царило острое чувство занятого пространства. Как и большинство других, этот город всю ночь никак не мог угомониться, хотя его обитатели давно уже спали. В такой поздний час он жужжал и урчал как машина. Снизу, из ресторана, доносился звон посуды, вспыхивал и стихал разговор, вернее, перепалка мужского и женского голосов. Прошел хозяин с собакой, которая подняла ножку на колесо автомобиля. Сервас вернулся в комнату, порылся в своей коллекции CD-дисков и поставил на самое тихое звучание Восьмую симфонию Малера под управлением Бернстайна. В этот час соседи снизу, которые рано ложились спать, видели уже десятый сон, и их не разбудили бы ни могучие удары молота в Шестой, ни диссонирующий аккорд во Второй.

Юлиан Гиртман…

Это имя снова всплыло в памяти Серваса. С тех пор как Ирен Циглер произнесла его несколько часов тому назад в машине, оно витало в воздухе. За прошедшие часы Сервас попытался узнать о пациенте Института Варнье как можно больше. Не без удивления он услышал, что Гиртман, как и сам Сервас, был неравнодушен к музыке Малера. Ну вот, их уже что-то объединяло. Как и в случае с Ломбаром, он провел много часов в Интернете, выуживая оттуда информацию, и нашел в Сети сотни статей о Швейцарии.

Дурное предчувствие, охватившее Серваса поначалу, теперь расползлось как ядовитое облако. До сих пор расследовалась только нелепая история с гибелью коня при странных обстоятельствах, которая никогда не разрослась бы до таких размеров, если бы Свободный принадлежал не миллиардеру, а обыкновенному местному фермеру. Неожиданно это дело оказалось связано, причем Сервас так до сих пор и не понял, как и почему, с именем одного из самых опасных серийных убийц современности. Ему вдруг показалось, что он стоит перед длинным коридором с закрытыми дверями. За каждой прятался неожиданный и тревожный поворот следствия, и ему было страшно войти в коридор и распахнуть двери. В его воображении коридор освещала одна-единственная лампа. Красная, как кровь, ужас, отчаянно бьющееся сердце. Он плеснул себе в лицо холодной водой из-под крана. Тревога тугим узлом стянула все внутри. Внезапно пришла уверенность, что многие двери вот-вот откроются, а за ними — комнаты, одна мрачнее и темнее другой. И это только начало…

Юлиан Алоиз Гиртман уже шесть месяцев содержался в одном из секторов Института Варнье, предназначавшемся для самых общественно опасных пациентов. Всего их было семеро. Но Гиртман отличался от шести остальных по многим признакам.

1) Он был умен, действовал сознательно, и многие из совершенных им убийств так и не удалось доказать.

2) Он занимал, что само по себе было редкостью, а в случае серийного убийцы просто исключением, достаточно высокое место в общественной иерархии. На момент ареста Гиртман служил прокурором при Женевском трибунале.

3) Его арест — неудачное стечение обстоятельств, как выразилась Циглер, — и процесс над ним вызвали шквал невиданно противоречивых заявлений в швейцарской судебной прессе.

«Неудачное стечение обстоятельств» вызвала невероятная история, которая могла бы показаться забавной, если бы не была такой трагической и гнусной по сути. Вечером 21 июня 2004 года, когда над озером Леман бушевала непогода, Юлиан Гиртман великодушно пригласил любовника своей жены семейно отобедать с ним в его усадьбе на берегу озера. Целью было обсудить условия развода, прояснить ситуацию и организовать отбытие Алексии по-джентльменски.

Очаровательная супруга накануне сообщила, что покидает его и собирается жить с возлюбленным, таким же, как и он, магистратом Женевского трибунала. Под конец трапезы, когда они слушали знаменитые «Песни об умерших детях» Малера, Гиртман вытащил оружие и заставил парочку спуститься в подвал. Сервас задержался на этой запретной информации, спрашивая себя, какой же дотошный следователь это заметил. Ведь «Песни об умерших детях» были одним из его самых любимых произведений. Гиртман и его жена переоборудовали подвал под пещеру садомазохистских удовольствий, где организовывали оргии для своих друзей из высших слоев женевского общества. Гиртману нравилось смотреть, как его жену бьют, насилуют, приковывают наручниками и пытают на изощреннейших приспособлениях, специально для этих целей выписанных из Германии и Нидерландов. Тем не менее, узнав, что ему предпочли другого, Гиртман воспылал ревностью. Дело усугублялось тем, что он считал любовника жены человеком до крайности глупым и скучным.