Том Клэнси - Живым или Мертвым

Олексей и Росихина служили в Главном управлении по борьбе с финансовой преступностью, входившем в санкт-петербургский уголовный розыск. В отличие от большинства полицейских организаций Запада, русские оперативники не имеют постоянных напарников. Причину такого положения Росихине никто и никогда не объяснял, сам же он считал, что это как-то связано с бюджетным финансированием. От финансирования зависело все: и то, что приходилось неделями разъезжать по служебным делам на своем собственном автомобиле, и то, будет у тебя напарник или нет.

— Ты разве дежуришь сегодня? — осведомился Росихина.

— Нет, позвонили домой. Так что там с расстоянием? — повторил Олексей.

— Метр. Чуть меньше, чуть больше. Промахнуться невозможно. — Тут он заметил что-то прямо под ягодицей убитого и наклонился, чтобы взглянуть поближе. — О, пистолет. Кажется, «Макаров». По крайней мере он пытался защищаться. Вытащил бы на секунду раньше, глядишь, и…

— Тогда вопрос к тебе, — сказал Олексей. — Ты сам что предпочел бы? Как этот наш приятель, знать, что сейчас произойдет, или просто… Бух — и все. Ничего нет.

— Гена, типун тебе на язык…

— Да ладно, говори уж.

Росихина вздохнул.

— По мне, лучше всего помереть во сне — столетним дедом, лежа рядом с Натальей.

— Павел, Павел… Нет у тебя чувства юмора.

— Извини. Давай к делу. Не нравится мне все это. Что-то не так. Вроде бы и похоже на обычное мафиозное убийство, но этот дядька — не из обычных персонажей таких разборок. Во-первых, место неподходящее для него.

— Или очень смелый, или очень глупый, — ответил Олексей.

— Или в отчаянном положении. — Русский, пусть даже с Кавказа, вряд ли пришел бы в такое место, чтобы поесть лепешек чепалгаш или послушать этот жуткий пондур, который, на вкус Геннадия, больше всего походил на вопли мартовских котов.

— Или сильно голодный, — добавил Олексей. — Может быть, какой-то новый босс? Лицо мне незнакомо, но если поискать в картотеке…

— Вряд ли. Они же никогда никуда не ходят без охраны. А охрана у них серьезная. Даже если кто-то и сумел бы заманить сюда такого и всадить пулю почти в упор, все равно телохранители устроили бы настоящую войну. Тут все было бы перебито, и трупы лежали бы штабелями. Нет, у нас всего лишь одна пуля и всего один мертвец. Очень продуманная работа. Хорошо подготовленная засада. Так что вопросов два: кто он такой и почему так нужно было его убить?

— Ну, от этой банды мы ответов не получим.

Росихина знал, что его напарник прав. Может, от страха перед Общиной, может из преданности ей, но все, кто был к ней хоть как-то причастен, хранили молчание даже в самых безобидных вещах. Допросы свидетелей всегда сводились к одному из трех вариантов — ничего не видел; кто-то в маске вбежал, застрелил и убежал, так быстро, знаешь; и третий, самый распространенный: «Я не говорить по-русску».

В этом случае больше всего ответов будет по второму варианту: так быстро, знаешь… Впрочем, он не был склонен обвинять этих людей в злонамеренности. Хоть Красная мафия, хоть Братва, хоть Община, кого ни возьми, были беспредельно жестоки. Свидетелей вместе с семьями порой обрекали на смерть только потому, что какому-нибудь главарю, сидящему в своем безопасном схроне, вдруг приходило в голову, что этот человек может владеть какой-то информацией, которая может представлять интерес для властей. И ведь не просто на смерть, напомнил себе Росихина. Мафия зачастую была очень изобретательна по части пыток, и перед смертью несчастному пришлось бы вытерпеть много страшных мучений. Как ты сам поступил бы в такой ситуации? — не раз спрашивал он себя. Хотя мафия редко трогала милиционеров — это могло повредить делам, — случалось, что и их убивали. Мы, менты, конечно, и при оружии, и владеть им умеем, так что, худо-бедно, можем постоять за себя, а как быть простому человеку — учителю или рабочему с завода, или бухгалтеру, — какие шансы у них? Откровенно говоря, никаких. У милиции нет ни денег, ни народа для того, чтобы взять под охрану каждого свидетеля, и население это прекрасно знает и потому молчит в тряпочку и не высовывается. Даже сейчас кое-кто из посетителей ресторана наверняка боится за свою жизнь лишь потому, что оказался в неподходящее время в неподходящем месте. Между прочим, странно, что это заведение вообще не прикрыли до сих пор.

«Именно этот страх, — думал Росихина, — и заставляет людей мечтать о добром старом времени, желать возвращения сталинского контроля за страной, что Путин, в значительной степени, делает в своей «программе реформ». А ведь середины нет и быть не может. Покуда в России существуют политические свободы, права личности и свободный рынок, будет существовать и преступность, крупная и мелкая. При Сталине они тоже существовали, но никакого сравнения с нынешним положением быть не могло. Но ведь этот аргумент довольно хлипкий, верно? Вроде тех, которые старые твердолобые коммунисты и ультранационалисты используют, чтобы бранить демократию и капитализм, забывая при этом, что железная рука дорого обошлась Советской России. Как это говорится? Плохое быстро забывается, так, что ли?» У отца Росихины, родившегося в семье рыбаков-якутов, было свое мнение на этот счет: «Когда выясняется, что женился на злобной ведьме, даже самая страховидная из былых подружек кажется очаровательной». И дело в том, что Советская Россия как раз и была такой вот страховидной подружкой. Конечно, были у нее и свои достоинства, но ничего такого, к чему хотелось бы вернуться, он не видел. К сожалению, многие из горожан — если верить последним опросам (не менее сорока процентов), разделяли это мнение. А возможно, он был безоглядным оптимистом, как назвал его однажды Олексей. Или безмозглым оптимистом?