Йозеф Гелинек - 10-я симфония

— Ну что ты, мы с тобой станем добрыми друзьями. Проводи меня к силовым тренажерам, а тем временем расскажи мне о концерте «Император».

— С удовольствием, — ответил Даниэль, — хотя я тоже хотел вас кое о чем попросить.

— Чего не сделаешь ради друга. Что тебе надо?

— Вы не могли бы показать мне партитуру или запись концерта, который Томас дал перед смертью?

Мараньон, наклонившийся, чтобы взять пару гантелей, мгновенно выпрямился и пристально посмотрел на Даниэля, словно пытаясь угадать его мысли.

— Это тебе нужно в научных целях?

— Что вы имеете в виду?

— Дуран сказал, что ты пишешь книгу о Бетховене.

Не зная, стоит ли делиться с Мараньоном своими подозрениями, Даниэль пустился в рассуждения:

— Дело в том, что Томас сделал очень интересную реконструкцию симфонии. И к тому же весьма рискованную, потому что располагал даже более ограниченным оригинальным материалом, чем большинство его коллег. Я говорю о Дереке Куке, завершившем Десятую симфонию Малера, или о Вольфганге Грезере, сделавшем то же самое с «Искусством фуги» Баха. Также очень интересен труд Глазунова, закончившего Третью симфонию Бородина.

Мараньон слушал молча, не прерывая упражнений с гантелями, но, судя по насмешливому выражению его лица, он разгадал хитрость Даниэля.

— А теперь поговорим об оригинальности работы Томаса, — сказал он насмешливо. — Но прежде отвечу на твой вопрос: нет, у меня нет партитуры концерта, к тому же Томас взял с меня слово не записывать его выступление, так что записи у меня тоже нет.

— Какая жалость, — удрученно произнес Даниэль. — А что вы хотели знать о концерте «Император»?

Казалось, Мараньон не слышал его вопроса, потому что, не отвечая, продолжал:

— Даниэль, я не видел партитуры Томаса, но хорошо знаком с пятьюдесятью музыкальными фрагментами Бетховена, на основании которых он реконструировал первую часть. Помимо того бесспорного факта, что неизвестно, относятся ли все они к одному произведению, некоторые из них — не более чем сделанные второпях наброски, в которых не указаны ни ключ, ни тональность, ни размер.

— Я уже сказал, что именно поэтому труд Томаса кажется мне достойным похвалы.

— Труд Томаса — фарс! — возразил Мараньон, повышая голос. — Посредственный композитор не может создать столь возвышенную музыку на основе жалкой горстки черновиков.

Вместо того чтобы осторожно опустить гантели, Мараньон с грохотом швырнул их на пол, словно им внезапно овладел неудержимый приступ гнева. Затем уселся на скамейку для накачки пресса.

— На том концерте Томас исполнял настоящую первую часть Десятой симфонии Бетховена.

— Он сам об этом сказал?

— Конечно нет. Он до конца утверждал, что большую часть музыки сочинил сам. И дело не только в том, что провалы Томаса в качестве композитора наделали не меньше шума, чем его успехи в качестве музыковеда и дирижера. Чутье редко меня подводит: вся музыка принадлежит Бетховену. Меня нелегко взволновать, но тот концерт был волшебным. Он всех заворожил. Ты не согласен?

— Полностью согласен. И по правде говоря, относительно авторства пьесы я пришел к тому же выводу.

— Но ты только что назвал ее блестящей реконструкцией!

— Потому что не посмел открыто выразить подозрения, которых не могу доказать. Для этого мне нужна партитура или запись концерта.

— Мы с тобой сошлись во мнениях, приятель. А что убедило тебя в том, что это музыка Бетховена?

— Маэстро Леонард Бернстайн говорил, что музыку Бетховена отличает «чувство неизбежности». То есть у слушателя возникает ощущение, что после каждой музыкальной фразы должна следовать именно эта и никакая другая, что каждый диссонанс должен разрешиться именно этим конкретным аккордом и никаким другим. Бетховен всегда был композитором, который как никто заботился об экономии средств, он был одержим стремлением убрать из своих сочинений поверхностные пассажи. И это, несомненно, рождает чувство «неизбежности» его музыки, ощущение, что каждый из элементов композиции является обязательным. Так вот, симфония, которую мы слышали, относится к этой категории.

— Молодец маэстро Бернстайн! Но вернемся к Томасу и его татуировке. Я не считаю, что это зашифрованное сообщение.

— Что вы имеете в виду?

— Случай, с которым мы имеем дело, не похож на рассказанный Геродотом. Тогда Гистией послал гонца Аристагору, чтобы тот взбунтовался против персов. Хотя Томас позаимствовал у Геродота идею спрятать сообщение под волосами, я думаю, что в данном случае татуировка служит скорее напоминанием.