Эрик Ластбадер - Цзян

Заклинания стихли.

Перед Юмико сидел уже не Аки-чан. В ее сына вошел дух мужчины с железной волей и необузданной жаждой жизни.

Чары Юмико вернули к жизни самого Ничирена. Он возродился в ее сыне. И разве нашелся бы кто-либо в целом мире, кто смог бы переубедить ее и доказать, что это не так?

Я хочу расспросить тебя кое о чем. Юрий Лантин лежал на скомканных простынях тончайшего полотна. Совершенно голый, он курил американскую сигарету, небрежно скрестив ноги в лодыжках. Он чувствовал приятную истому во всем теле.

— До меня дошли слухи, — продолжал он, разглядывая сводчатый потолок, — весьма тревожного характера.

— Насчет чего? — спросила Даниэла. Она полулежала рядом с ним, подсунув под спину пару пуховых подушек. На ней был пеньюар, который Лантин купил для нее в валютном магазине «Березка». Хотя у Даниэлы, как и у всякого другого большого начальника, были заветные «чеки», на которые в этих магазинах можно купить роскошные вещи западного производства, она не любила там бывать, И уж, конечно, ей бы и в голову не пришло покупать эту дрянь из синтетики голубого цвета с оборочками. Но Лантин настаивал, чтобы она напяливала на себя эту хламиду во время их, как он выражался, «любовных запоев». Он говорил, что в пеньюаре от Нипона у нее очень сексуальный вид. Он вообще предпочитал в любви изобретательность, и ему нравилось видеть, как все выпуклости и ложбинки ее тела просвечивают сквозь полупрозрачную ткань. Сам же предпочитал быть телешом.

Она изучала его наготу, как художница изучает тело натурщика, прежде чем приступить к работе. Ее взгляд скользнул по чистым линиям его груди, абсолютно лишенной растительности, избыток которой у многих россиян всегда ее коробил. Живот поджарый, плоский, мышцы видны даже в расслабленном состоянии, в котором он сейчас пребывал. Пах затенен, отчетливо видны только курчавые волоски. У него мускулистые ноги, как у бегуна. Даниэле нравилось его тело. Более того, оно пробуждало в ней страсть. Правда, мозги у него несколько набекрень, но это уже дело другое...

Наконец Лантин докурил сигарету. Он дотянулся до пепельницы, потушил окурок и, не возвращаясь в исходное положение, взял с тумбочки стакан, в котором еще оставалось немного старки. Он любил иногда покурить, особенно после обильного секса, но терпеть не мог привкуса, который сигарета оставляет во рту.

Отхлебнув старки, он прополоскал рот, затем проглотил жгучий напиток.

— Я имею в виду слухи насчет Камсанга. Атомного проекта, что возводится в Гуандуне.

— Ну и что?

— Ходят слухи, — продолжал он, окидывая взглядом ее замечательные ноги и думая, что если бы ему было бы предложено выбрать для себя способ смерти, то он предпочел бы, чтоб его задушили такими вот ножками, — что Камсанг — не совсем то, за что его выдают. Что китайцы что-то скрывают от всех.

— Ничего им не удастся скрыть от нашей внешней разведки, — ответила Даниэла и ухмыльнулась, проследив за направлением его взгляда. — И Южный Китай, и Гонконг — сфера нашего особого внимания. Я прекрасно осведомлена о всех тайнах Камсанга. Для твоего ведомства они интереса не представляют.

— И все-таки?

— Мои агенты сообщают, что по своим функциям Камсанг будет радикально отличаться от всех других атомных станций. С помощью его генераторов китайцы собираются очищать от соли морскую воду, что для Гонконга имеет немаловажное значение: с самого своего основания Гонконг страдает от недостатка питьевой воды Камсанг снимет эту проблему.

Лантин закрыл глаза, то ли задремав, то ли задумавшись. Даниэла смотрела, как ритмично подымается и опускается его грудная клетка. У него даже дыхание, как у атлета.

Ей тоже кое-что нужно было от него, и она все раздумывала, как к этому подступиться. Как-то она видела один американский фильм о мафии. Добрую половину фильма герой разговаривает с боссом, то есть с крестным отцом, уговаривая его, чтобы он дал ему свободу действий. Интересно, подумала Даниэла, насколько к Лантину применим термин «крестный отец»?

— Ты уверена в своих информаторах? — спросил он, открывая глаза.

— Насчет Камсанга?

Мысли ее все еще были далеко.

— Да.

— Послушай, Юра, у тебя есть хоть какой-нибудь опыт обработки разведданных?

— Я служил в армии, — ответил он, — и это моя военная специальность.

Он произнес это таким тоном, словно другие военные специальности не стояли ни гроша.