Эрик Ластбадер - Вторая кожа

— С вашей дочерью все в порядке.

Услышав эти слова, мать испытала огромное облегчение и разрыдалась от нервного напряжения.

— Все, что ей сейчас требуется, это побольше интересных занятий, увлечений, путешествий, — продолжал врач. — Ей просто невыносимо скучно.

На обратном пути домой мать сказала:

— Я знала, что ты несчастна, но все откладывала разговор на эту тему, думала, что с возрастом все пройдет. — Женщина тяжело вздохнула, глядя в окно поезда. — А получилось, что с годами тебе стало только хуже. Пора нам поехать в Асторию, там тебе обязательно понравится.

И действительно, девочка просто влюбилась в монастырь Святого Сердца Девы Марии. Она была очарована игрой солнечных лучей на влажной от росы листве, гудением пчел над кустами роз и звонким щебетанием птиц. Но самое главное, она ощутила нечто, определяемое словами «присутствие Бога». Впрочем, так ей казалось, может быть, потому, что за воротами монастыря остался тот мир насилия, в котором она жила. Но, как бы то ни было, она чувствовала себя так, словно кто-то положил твердую и уверенную руку ей на плечо. И Бернис поняла ее состояние.

Белокаменный фасад монастыря сиял в солнечных лучах подобно полированному мрамору. Девочка скорее почувствовала, чем увидела, как из небольшого узкого окна над входной дверью кто-то рассматривает ее с дружелюбным любопытством. И когда мать подвела ее по широким ступеням к деревянной, обитой железом двери, Джеки уже знала, что вступает в совершенно особый мир, начинает путешествие, которое продлится всю ее жизнь.

В ту весну 1957 года девочке исполнилось пятнадцать лет.

— Веруешь ли ты в Бога?

— Верую...

Смутившись, Джеки замолчала. Нет, она не испугалась больших, проницательных голубых глаз или же католических религиозных символов, украшавших стены приемной настоятельницы. Дело было в том, что после крещения, конфирмации, многочисленных и регулярных посещений церкви с родителями, после многих лет чтения Катехизиса и постоянного моления перед распятием Христа, после бесчисленных исповедей в кабине, где пахло потом и кремом для обуви, Джеки утратила смысл слова «вера».

— Я не знаю, верую я или нет, — тихо сказала она.

— Отлично! — произнесла Бернис с таким удовлетворением, что девочка искренне удивилась. Мать осталась в саду, засаженном кустами роз. Сейчас она бродила по этому саду, подставляя свое лицо солнцу и размышляя о том, правильно ли сделала, приведя сюда свою дочь.

— Почему отлично? — спросила Джеки.

— Твой ответ был правдив, и это хорошее начало, — ровным голосом сказала Бернис. У нее был дар четко выражать словами свои мысли и чувства.

Девочка оглядела приемную настоятельницы, картины, статуи, огромное распятие, которые словно давили на нее, и сказала:

— Я не хочу быть монахиней.

Бернис наклонилась к ней, взяла ее за руку и улыбнулась.

— Дитя мое, я не собираюсь силой делать из тебя монахиню.

И в этот момент Джеки поняла, что это Бернис разглядывала ее через то средневековое окно. Она взглянула на настоятельницу и вдруг, к своему изумлению, увидела, что та одета в рыцарские доспехи с широким мечом у бедра. Блеск доспехов напоминал девочке сияние белокаменных стен монастыря, у нее перехватило дыхание, она что-то пробормотала и несколько раз закрыла и открыла глаза, пытаясь отогнать видение. Сильно зажмурившись, Джеки подождала несколько секунд и открыла глаза. Мать-настоятельница выглядела совершенно обычно, на ней была подобающая ее сану одежда.

— Что с тобой, дитя мое?

— Мне показалось... — Девочка снова поморгала глазами и смущенно улыбнулась. — Мне показалось, что на вас средневековые рыцарские доспехи. Ну и бред!

Бернис глубоко вздохнула. Казалось, она была готова разрыдаться.

— Пойдем, — сказала настоятельница и поднялась из-за стола, я хочу тебе кое-что показать.

Но, вместо того чтобы повести ее к двери, она жестом поманила Джеки в сторону уединенного алькова, где от пола до потолка поднимались ряды книжных полок. Бернис завела руку за одну из них, раздался тихий щелчок, и стена раздвинулась. Они сделали шаг вперед, и девочка очутилась в каменном узком коридоре со сводчатым потолком. Он был освещен скупым электрическим светом ламп, находившихся в нишах стен там, где должны были быть факелы. Звук шагов по каменному полу эхом отдавался в полутьме коридора, в конце которого Бернис с помощью связки ключей, которую она достала из своего кармана, открыла железную дверь. Громко заскрипели ржавые петли. Они вошли в крошечное пространство за дверью, которую Бернис тут же тщательно закрыла снова, и, приподняв край своего одеяния, стала подниматься по металлической винтовой лестнице.