Эрик Ластбадер - Вторая кожа

— Чего тебе всегда хотелось больше всего?

Мик Леонфорте посмотрел через стол на высокую, элегантную женщину, спокойно сидевшую и курившую длинную черную сигару. Джай Куртц была вьетнамкой и принадлежала к одной из самых аристократических фамилий Сайгона. Она была замужем, но это не умаляло ее привлекательности. Одинокая и ничем не связанная, она была бы далеко не так соблазнительна. Джай принадлежала к тому типу женщин, которых Мик желал задолго до того, как впервые попал в Азию двадцать лет тому назад. А если говорить честно, то гораздо раньше.

Глядя на точеный профиль женщины с приподнятыми скулами, безупречной кожей цвета тикового дерева, на водопад ее тяжелых иссиня-черных волос. Мик понимал, что эта изысканная дама — или другая, очень похожая на нее, — жила в его мечтах еще тогда, когда он даже и не помышлял об Азии. Неудивительно, что, попав тогда на войну, он так и не вернулся домой. Вьетнам стал его домом.

— Только скажи, — продолжил он с едва заметной усмешкой. — Скажи, и ты это получишь.

Женщина молча продолжала, курить свою сигару, лениво выпуская из полуоткрытых губ серо-коричневые струйки дыма, и человек, не так хорошо знакомый с Юго-Восточной Азией, как Мик, вряд ли заметил бы искорку страха, промелькнувшую в бездонной глубине ее глаз.

— Ты прекрасно знаешь, что мне надо, — наконец сказала Джай.

— Все что угодно, — ответил Мик. — Все что угодно, но только не это.

Они сидели в уютной кабинке «Услады моряка», модного французского ресторана в фешенебельном районе Роппонжи. Это было одно из многих раскиданных по всей Азии доходных предприятий — легальных и не совсем легальных, — которые находились под контролем Мика. Эту и многие другие подобные авантюры он в свое время держал в секрете от своего ныне покойного, никем не оплакиваемого компаньона Рока.

— Мне нужен ты.

«Нет, — подумал он, — этого как раз хочу я. Или по крайней мере хочу, чтобы ты хотела этого».

— Я весь твой, — сказал он, широко разводя руки. — Разве не видно?

В противоположном углу зала худая как жердь вьетнамка исполняла полные меланхолии и ощущения неизбежности смерти песни Жака Бреля. В ее интерпретации мелодия навевала грусть, бередила незажившие раны войны.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Я хочу, чтобы мы были вместе.

— Но не могу же я все время быть здесь, — произнес Леонфорте, подчеркивая каждое слово.

Певице аккомпанировали гитара и синтезатор. Музыкант, сидевший за его клавиатурой, время от времени заставлял инструмент звучать на манер кафедрального органа, и эти звуки почему-то заставили Мика вспомнить многочисленные истории о Жанне Д'Арк, которые когда-то рассказывал ему отец. Неважно, насколько они были правдивы, но они запали в душу мальчика, может быть, потому, что в какой-то степени отражали миропонимание отца, согласно которому все святые являлись воинами за правое дело.

— Тогда я должна быть там, где будешь ты. — Джай глубоко затянулась. — Вот чего я хочу.

Мик долго смотрел ей в глаза, что-то прикидывая.

— Хорошо, — сказал он наконец, глядя на дым, выходящий из улыбающихся полных губ женщины.

Ресторан представлял собой частицу Сайгона посреди Токио, отражая новый дух столицы Вьетнама, дух перемен и процветания. Стены цвета пожухшей листвы отбрасывали блики света, на полированной поверхности пола из черного мрамора отражалась темная синева купола потолка. Горящие на столах свечи делали интерьер ресторана в чем-то похожим на храм. Вырезанная из темно-красного лакового дерева, сильно стилизованная маска традиционного вьетнамского дизайна, почти целиком занимающая одну из стен, отбрасывала по сторонам синеватые пятна света.

Одетыми под стать интерьеру официантами заправляла Хоннико, эффектная блондинка в расшитом золотом корсаже и узкой шелковой юбке, чуть прикрывающей лодыжки. Она превосходно говорила на французском, японском и вьетнамском языках и пользовалась непререкаемым авторитетом у персонала. Обычно в это время Хоннико с превосходно отработанной сердечностью приветствовала посетителей и провожала их к освещенным свечами столам, но сегодня она неподвижно стояла за своей отделанной бронзой стойкой, наблюдая полузакрытыми глазами за певицей. Собственно говоря, ей больше ничего и не оставалось делать, потому что сидящие в дальнем углу двое были единственными посетителями. Дверь ресторана была заперта, а узкие окна плотно закрыты кружевными занавесами. Сквозь стеклянный фонарь террасы бриллиантовой россыпью светилась панорама ночного Роппонжи.